Главный герой, сидя в кафе и слушая, по его мнению, безобразную музыку местного оркестра, знакомится с загадочным человеком. Тот соглашается выпить с ним, предварительно узнав, не берлинец ли он и не сочиняет ли музыку. Главный герой отрицательно отвечает на первый вопрос, на второй же замечает, что имеет поверхностное музыкальное образование и сам писал когда-то, но считает все свои попытки неудачными.
Неизвестный идет к музыкантам. Через какое-то время оркестр заиграл увертюру “Ифигении в Авлиде”. Знакомый в этот момент преображается:
Главный герой предлагает новому знакомому перейти в залу и допить бутылку. В зале тот вновь ведет себя странно, подходит к окну и начинает напевать партию хора жриц из “Ифигении в Тавриде”, привнося новые “изменения, поразительные по силе и новизне”.
Закончив, он делится с главным героем своим пониманием предназначения музыканта: “Разве можно даже перечислить те пути, какими приходишь к сочинению музыки? Это широкая проезжая дорога, и все, кому не лень, суетятся на ней и торжествующе вопят: “Мы посвященные!” в царство грез проникают через врата из слоновой кости; мало кому дано узреть эти врата, еще меньше – вступить в них! Странные видения мелькают здесь и там, трудно вырваться из этого царства путь преграждают чудовища.
Но лишь немногие, пробудясь от своей грезы, поднимаются вверх и, пройдя сквозь царство грез, достигают истины. Это и есть вершина…”.
Он рассказывает про собственный путь, как попал в царство грез, как его терзали скорби и страхи; но он увидел луч свет в этом царстве, очнулся и увидел “огромное светлое око”. Лились божественные мелодии; око помогло ему справиться с мелодиями и обещало помогать ему: “снова узришь меня, и мои мелодии станут твоими”.
С этими словами он вскочил и убежал. Тщетно главный герой ждал его возвращения и решил уйти. Но вблизи Бранденбургских ворот вновь увидел его фигуру.
На этот раз речь заходит об искусстве и отношении к нему. Знакомый заявляет, что он обречен “блуждать здесь в пустоте”; главный герой удивлен, что в Берлине, полном талантов, с публикой, приветствующей эти таланты, его знакомый композитор одинок.
Ответ знакомого таков: “Ну их! Они только и знают, что крохоборствуют. Вдаются в излишние тонкости, все переворачивают вверх дном, лишь бы откопать хоть одну жалкую мыслишку. За болтовней об искусстве, о любви к искусству и еще невесть о чем не успевают добраться до самого искусства, а если невзначай разрешатся двумя-тремя мыслями, то от из стряпни повеет леденящим холодом, показывающим, сколь далеки они от солнца…”
Главный герой утверждает, что к творениям Глюка в Берлине относятся с должным почтением. Знакомый утверждает обратное: однажды ему захотелось послушать постановку “Ифигении в Тавриде”; он пришел в театр и услышал увертюру из “Ифигении в Авлиде”. Он подумал, что сегодня ставят другую “Ифигению”.
К его изумлению, далее следовала “Ифигения в Тавриде”!
“Между тем сочинения эти разделяет целых двадцать лет. Весь эффект, вся строго продуманная экспозиция трагедии окончательно пропадают”.
Он опять убегает от главного героя.
Несколько месяцев спустя, проходя мимо театра, где давали “Армиду” Глюка, у самых окон, главный герой замечает своего знакомого. Тот клянет постановку, актеров, опаздывающих, вступающих раньше времени и спрашивает, хочет ли герой послушать настоящую “Армиду”? После утвердительного ответа загадочный человек ведет его к себе домой.
Ничем неприметный домик, темнота в нем, ощупью продвигаются; незнакомец приносит свечу. Посередине комнаты небольшое фортепьяно, пожелтевшая нотная бумага, чернильница, покрытая паутиной.
В углу комнаты шкаф, незнакомец подходит и вынимает оттуда нотную партитуру “Армиды”, при этом главный герой замечает в шкафу все произведения Глюка.
Незнакомец говорит, что сыграет увертюру, но просит героя переворачивать листы. Незнакомец играет великолепно, привнося гениальные новшества и изменения. Когда увертюра закончилась, незнакомец “без сил, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла, но почти сразу же выпрямился опять и, лихорадочно перелистав несколько пустых страниц, сказал глухим голосом: “Все это, сударь мой, я написал, когда вырвался из царства грез.
Но я открыл священное непосвященным, и в мое пылающее сердце впилась ледяная рука! Оно не разбилось, я же был обречен скитаться среди непосвященных, как дух, отторгнутый от тела, лишенный образа, дабы никто не узнавал меня, пока подсолнечник не вознесет меня вновь к предвечному!”
Вслед за этим он великолепно исполняет заключительную сцену “Армиды”.
“Что это? Кто же вы?” – спрашивает главный герой.
Знакомый покидает его на добрые четверть часа. Главный герой уже перестает надеяться на его возвращение и ощупью начинает пробираться к выходу, как вдруг дверь распахивается и загадочный знакомый появляется в парадном расшитом кафтане, богатом камзоле и при шпаге, ласково берет героя за руку и торжественно произносит: “Я – кавалер Глюк!”
(2 votes, average: 3.00 out of 5)“Кавалер Глюк” Гофмана в кратком содержании