Обрабатывая легенду о Дон Жуане, да еще взяв из нее не только самую драматическую, но и самую распространенную коллизию – явление Статуи и гибель героя, – Пушкин поставил себя в очень жесткие рамки литературных традиций. И он сознательно подчеркнул свою прямую зависимость от традиции, приведя в качестве эпиграфа цитату из либретто к опере Моцарта. В этом глубокое отличие “Каменного гостя” от первых двух “маленьких трагедий”, где вечные темы – скупость и зависть – разрабатывались драматургом совершенно самостоятельно:
Традиционный Дон Жуан с самого начала был противопоставлен всему миру. Пушкинский Дон Гуан в начале трагедии – плоть от плоти своего мира и живет в полном согласии с ним. Недаром в Мадриде на каждом перекрестке с ним может встретиться “…свой же брат, нахальный кавалер, со шпагою под мышкой и в плаще”.
Дон Гуан ведет себя в полном соответствии с моральными принципами той среды, порождением которой он является, и в этих моральных принципах явственно проглядывает все то же “наполеоновское” – относительность понятий чести, благородства, гуманности. Герой трагедии не нравствен и не безнравствен, он – вне нравственности, ибо не признает никаких принципов, кроме принципа “природы”. Можно сказать, что он беспринципен, как сама плоть.
Через все можно преступить, любого, кто встретится на твоем пути, можно рассматривать лишь как препятствие или “орудие” для удовлетворения честолюбивых в своей основе желаний.
И Дон Гуан лишь элегически вздохнет о своей очередной жертве, будь то любовница или убитый на поединке соперник, и бросится навстречу новым приключениям.
Но есть принципиальное отличие безморальности пушкинского Дон Гуана от безморальности других подобных героев. Это отличие явственно выявляется при знакомстве с первой же любовной историей, о которой мы узнаем в драме. У всех традиционных Дон Жуанов не было и не могло быть в душе прошлого – они жили только настоящим. Пушкинский Дон Гуан близок в этом отношении к традиционным, но все же прошлое у него есть!
Более того, главное, о чем он жалеет, – о бессилии что-либо исправить в судьбе. Да и вернувшись в Мадрид, он спешит навестить прежнюю возлюбленную.
На совести усталой много зла,
Быть может, тяготеет.
Так говорит о своем прошлом сам Дон Гуан. Но мы, зрители и читатели “Каменного гостя”, этого зла не увидим и ничего о нем не узнаем. Оно – в легенде, а не в сценической истории героя.
В самом деле, какое зло он принес Инезе? Он скрасил конец жизни исстрадавшейся женщине и лишь жалеет о том, что не защитил ее от негодяя мужа. Какое зло он принес Лауре?
Наоборот, Дон Гуан творчески обогатил певицу! И что не менее важно: все предшествующие Дон Жуаны готовы были идти на любые ухищрения, на любое плутовство ради обладания женщиной. Пушкинский Дон Гуан – испанский гранд с головы до ног.
Он как бы пришел в маленькую трагедию из испанского “театра чести”, где девизом благородного героя была формула “Я есть я”, то есть тождество личности, героическая верность себе в любых условиях, сознательный отказ от “личины”, от маскировки – это все удел плута, “бесчестного” слуги.
Но пушкинский Дон Гуан – удивительный человек, несущий в себе самые противоположные начала: эгоцентрист, замкнутый лишь в собственных переживаниях, и жизнелюбец, распахнутый навстречу всем и всему в мире, расчетливый “макь-явель” и отзывчивый, верный друг. И этот человек всю свою жизнь потратил, по сути дела, на некий опыт – ведь вообще-то речь в трагедии идет о конечных возможностях человека, о цене личности в человеческом обществе. Значит, герой – по Пушкину – ответствен за свою судьбу, ибо он, исходя из внутреннего чувства свободы, сам делает выбор своего пути, выбор, который – он это отлично знает! – почти наверняка приведет к страданиям и гибели другого.
(2 votes, average: 3.50 out of 5)Искусство создания характера