Идейно-художественное своеобразие романов И. А. Гончарова

ИЗ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX ВЕКА

И. А. Гончаров

Идейно-художественное своеобразие романов И. А. Гончарова

Романы Гончарова (в первую очередь “Обыкновенная история” и “Обломов”) представляют нам не только типы, характерные для того времени и для людей, живших во второй половине XIX века, но раскрывают перед нами истинно русские типы, присущие именно России, зародившиеся и выросшие в ее недрах.

Бездеятельный, сентиментальный романтизм Александра Адуева, изображенный Гончаровым в “Обыкновенной истории”, противостоит

деятельному рационализму дядюшки, который высмеивает пошлые романтические бредни племянника и пытается наставить его на “путь истинный”. В образе Адуева-младшего Гончаров показывает типичный русский образ, основная черта которого – мечтательная бездеятельность, своего рода “маниловщина” (проекты Александра, по словам дядюшки, относятся к разряду тех, что либо уже тысячу лет как исполнены, либо не могут быть исполнены, да их и не нужно исполнять). Настоящие знания о мире, основывающиеся на опыте, у подобного рода людей заменяются домыслами и “чувствованиями”, в результате давая совершенно искаженную картину действительности. Человек перестает быть открытым для окружающего мира, он живет исключительно своими надуманными представлениями о нем. В результате – неизбежное разочарование, когда реальность вступает в противоречие с представлениями героя о ней. Причинами подобного рода вещей является лень и не выработанная с детства привычка работать (в первую очередь над собой), совершать каждый день усилия для духовного совершенствования и роста. Не случайно Александр, “разочаровавшись”, проникается презрением и желчным сарказмом к окружающим его людям и существующим порядкам, забыв в то же время “разобрать самого себя”. Постоянная привычка выдвигать претензии к окружающему миру (а не к себе) в том, что он не таков, каким бы его хотелось видеть, – неизбежное следствие неразвитой души. Ведь то же самое говорит и Обломов, когда Штольц упрекает его в постоянном “спанье” – он так же, как и Адуев-младший, выдвигает претензии к тем, кто, по его мнению, ничуть не лучше его – ездят ка приемы, играют в карты, слоняются по гостиным и “спят”. То есть Обломов оправдывает свое “спанье” именно тем, что окружающий его мир и люди не совсем таковы, какими их хотел бы видеть Обломов. Чиновники в департаменте, куда Обломов поначалу ходит на службу, недостаточно

“семейственны”, атмосфера рабочая, а не благожелательно-сочувственная и проч. Штольц прямо указывает Обломову на то, что все его беды происходят от того, что он изгнал из своей жизни труд. Однако Штольц не добавляет, что не любой труд делает человека человеком, а только творческий, когда человеку нравится дело, которым он занимается, когда все силы своей души он вкладывает в то, что делает. Только во время творческого труда происходит духовный рост и развитие. И само дело, которым занимается человек, абсолютно не важно, важно то, как он его делает. Труд – единственная цель, трудиться надо для самого труда, – добавляет Штольц. Трудиться надо для того, чтобы не впадать в духовную апатию и не лишаться кровной связи с миром.

Именно таков Адуев-старший, дядюшка Александра. Он трудится и наживает капиталы вовсе не из корысти и тщеславия, но потому, что кипучей, творческой деятельности требует его натура. Однако в своем рационализме дядя несколько “перегибает палку” – пытаясь даже процесс ухаживания за своей будущей женой подчинить “методе”. Лишь в конце романа дядюшка проявляет свои чувства, продавая завод и выходя в отставку, он понимает, что здоровью жены грозит опасность. Не случайно Штольц уже не будет столь однобок – он способен на искреннее чувство, на настоящую любовь. Однако любить таким людям очень сложно, так как любить по-настоящему можно только равного себе. Именно поэтому вначале Ольгу Штольц воспринимает как милого ребенка, смешит ее, проводит в ее компании время. И лишь потом, когда она становится равной ему по своему духовному развитию, между ними возникает чувство. С Обломовым у Ольги изначально не было равенства, он был должен тянуться за ней, насильственно вырабатывая в себе энергию и желание жить. Подобная же ситуация (к тому же дважды, по принципу “зеркала”) изображена в “Обыкновенной истории”, когда Александр увлекается Наденькой, которой он стал через некоторое время не интересен, и когда позже по “заданию” дяди ухаживает за Юлией. Если в первом случае Александр был заведомо слабее, то во втором – сильнее своей избранницы. Характерно, что Юлия представляет собой примерно то же, что Александр представлял на момент своих ухаживаний за Наденькой.

Беда Адуева-старшего не только в том, что он слишком доверился “методе”, но также в том, что не смог найти равную себе по силе духа спутницу жизни. “Тетушка” в конечном итоге оказывается полностью подчинена воле дяди. И лишь в конце произведения дядюшка смутно начинает догадываться, что женский дух и женская воля несколько иного свойства, нежели мужские, что мужская “метода” им чужда и непонятна (хотя и может вызывать уважение), и поэтому путь духовного развития у женщины иной, чем у мужчины. Те ростки духовности и воли, которые имелись в тетушке, были задавлены железной волей Адуева-старшего. Не сумев поднять ее до себя, дядюшка породил в ней чувство безнадежности и усталости, а в конечном счете и безразличия ко всему. Здесь нетрудно проследить мысль о большей ответственности волевого и сильного человека перед окружающими за свои поступки.

То сочувствие, понимание и сентиментальность, которыми обладает женская душа и которые тетушка изливала на племянника, в небольших количествах необходимы и “настоящему” мужчине. Однако незрелая душа Александра, в котором и так был переизбыток этих качеств, воспринимала это как потакание своей слабости и повод лишний раз “поплакаться в жилетку”.

Однако процесс ломки все же происходит с Александром. Естественно, что любое творчество (т. е. творческая деятельность, труд) возможны лишь от избытка духовных сил, а не от их недостатка (проблема, поднимавшаяся еще Пушкиным в “Моцарте и Сальери”). Именно поэтому у Александра ничего не получается, именно поэтому его “литературное нытье”, отосланное в журнал, возвращается с разгромной рецензией. Вернувшись в деревню, Александр, “отравленный” городом, видевший воочию и ощутивший на себе соблазн творческого труда, скоро начинает скучать. Через некоторое время он снова приезжает в город, на этот раз – другим человеком. Однако вопрос “насколько другим?” остается открытым. Может ли Адуев – младший уподобиться Адуеву-старшему, воспитав в себе его волю, силу духа, и в то же время избавиться от его доктринерства и довлеющей власти “методы”? От избытка ли творческих и духовных сил делает Александр карьеру (и женится на огромном приданом), или это своего рода месть окружающему миру, стремление доказать себе и людям, что ты не хуже других, что и ты способен отвоевать себе место под солнцем? Многое указывает на то, что на месте “умершего”, прошлого Александра (в котором, по словам тетушки, было в много хорошего – искренность, доброта, незлобливость) не появляется человек, полный жизненных и творческих сил, но человек, вобравший в себя худшие черты своего дядюшки, лишенные его творческого, потенциала и силы духа (напр., удивление и недоумение Александра, когда тот узнает, что дядя выходит в отставку из-за здоровья жены, несмотря на то, что ему на следующий год полагается назначение в тайные советники; откровенная женитьба на деньгах, при которой его не интересуют чувства невесты и проч.).

Как известно, любая гармония в душе человека возможна лишь при определенном балансе мужского (воля, сила духа, стремление к творческому преобразованию себя и мира) и женского (исцеляющее, оберегающее, сочувствующее) начал. Для мужчины и для женщины эти соотношения разные. Именно этот баланс, эту пропорцию пытался определить Гончаров в образах Штольца и Ольги Ильинской. Имея сильную волю и силу духа, Ольга тем не менее не перестает быть женщиной, а Штольц, несмотря на то, что понимает музыку и искусство и способен любоваться красотами природы, не утрачивает своей мужественности. В Ольге больше женского, в Штольце – мужского, но присутствие в душе одного и другого двух начал создает ту почву, которая необходима для взаимопонимания, взаимоуважения и взаимного духовного обогащения.

Исследует Гончаров и механизм появления этого соотношения – не случайно у Андрея Штольца немца-отца с его “практическим воспитанием” уравновешивает мать, которая прививала ему любовь к стихам, “учила прислушиваться к нежным звукам Герца”. Не случайно и то, что, уезжая из родительского дома, Андрей после достойного, мужского прощания с отцом, плачет, когда в толпе, собравшейся у дома, какая-то женщина заголосила “по – бабьи”: в ее причитаниях ему послышался нежный голос матери. Не случайно и то, что все же основную роль в воспитании сына сыграл отец.

Совершенно иная картина предстает перед читателем, когда Гончаров начинает описывать жизнь семьи Обломовых. Весь ее быт пронизан безделием и бездействием. Жизнь Илюши, хотя и пропитанная постоянной заботой и вниманием (преимущественно женским), совершенно лишена мужского начала, сильного и деятельного. Женская стихия, благодатная и бесформенная, как черноземная степь, окружает Илюшу со всех сторон. С детства он привыкает воспринимать, а не действовать, доверять, а не контролировать, предполагать, а не приобретать реальный опыт. Он добр, незлоблив, умеет чувствовать и переживать (не случайно Ольга Ильинская подмечает, что он добрее Штольца), т. е. обладает всеми качествами, которые как раз характерны именно для женского начала. Однако даже женским качествам для того, чтобы они могли осуществиться, нужно немного воли и силы духа. Иначе не остается ничего, кроме вечного сна, в который и погружен Обломов. В этом отношении “спанье” Обломова является своего рода символом, наглядной иллюстрацией. Характерно, что в Ольге Ильинской воля присутствует с самого начала – именно она заставляет ее “образовывать” и пытаться изменить Обломова. И любит она в Обломове в первую очередь тот образ, который предположительно могла бы из него вылепить. Во взаимоотношениях с Обломовым Ольге приходится вынужденно брать на себя мужскую роль, так как воля в ней присутствует (в пропорции, необходимой для женщины), в то время как Обломов ее совершенно лишен. Гончаров показывает, что подобные отношения обречены на неудачу – во-первых, потому что в них изначально заложено неравенство, во-вторых, “переделать” уже сформировавшегося человека невозможно (не случайно приводится описание детства Обломова). Обломов никогда не сможет стать Штольцем, так как стать творцом можно лишь в результате длительного пути напряжения духовных сил, развития воли и требовательности к самому себе. Человеку, у которого за плечами нет пути (и, соответственно, опыта) самостоятельного принятия решений и их исполнения, вряд ли возможно в одночасье сделаться деятельным и волевым.

Если смотреть на образ Обломова шире, то символичность его фигуры приобретает иные формы. Многими философами, писателями и поэтами отмечалось, что Россия – страна с “женской душой”. В этом отношении можно сказать, что образ Обломова – своего рода символ России, в котором воплотились все важнейшие черт” русского характера (как положительные, так и отрицательные). Не случайно отцом Штольца Гончаров вывел немца (выводя русского с подобными же качествами, Гончаров неизбежно встал бы перед проблемой объяснить, откуда на русской почве такой тип возник). Таким образом, Обломов – не отрицательный персонаж, просто он “спит”, и единственное, что ему нужно для того, чтобы проснуться, – это немного воли и творческой силы духа двигаться по пути, предначертанному свыше.