Городская литература. Светская латинская литература XI-XIII вв. Поэзия вагантов

Тема 5. Городская литература. Светская латинская литература XI-XIII вв. Поэзия вагантов

Выходи в привольный мир!

К черту пыльных книжек хлам!

Наша родина – трактир,

Нам пивная – божий храм!

Неизвестный латинский поэт XIII в.

ПЛАН

1. Особенности городской литературы Зрелого Средневековья.

Поэзия вагантов

2. Социальный и интеллектуальный портрет вагантов. Рукописи, представляющие лирику вагантов.

3. Жанровое своеобразие поэзии вагантов:

А) пародия;

Б) диспут;

В) жалоба;

Г) баллада;

Д) пастораль.

4.

Творчество ведущих поэтов-вагантов:

А) Примаса Орлеанского;

Б) Архипиита Кельнского;

В) Вальтера Шатильонского.

5. Традиции лирики вагантов и литература эпохи Возрождения.

КОНСПЕКТ

1. Городская культура как особое специфическое явление, принципиально отличное от культуры рыцарской, начинает складываться в Европе в период Зрелого Средневковья, т. е. примерно с XI в., но достигает рассвета в XII-XIII вв., так же, как рыцарская. Специфичность городской литературы состоит в том, что она сразу же складывается как явление общеевропейское: городские ярмарки, в которых принимали участие купцы и западного и восточного мира (например, в Брюгге), интенсивная торговля, все более оживляющаяся в период Зрелого Средневековья, ведут к возникновению постоянного культурного обмена. Многие жанры городской литературы, например, особо популярная форма короткого эпического рассказа в стихах, как правило, юмористического или сатирического содержания, воплощаются в европейских странах в разных жанровых формах: фаблио во Франции, шванков в Германии, новелино в Италии, во Флоренции фацеции – анекдоты, героями которых часто выступали известные политические или культурные деятели (“О знаменитых людях”, “О несчастиях знаменитых Людей”) (Вторую жизнь жанр фацеции получает в эпоху Возрождения. Поджо Браччолини собирает и обрабатывает флорентийские анекдоты в сборнике “Фацеции” (XV в.). Следуя традиции, в качестве героев фацеций он выводит знаменитых и прославленных людей – Данте, Леонардо да Винчи и др.), в Англии – баллады на бытовые темы, как правило, комического содержания. Г. Стадников указывает на копмозиционное сходство малых форм эпоса в западноевропейских литературах: “Шванк, фаблио, новеллино содержат один эпизод, получающий свое разрешение в финале и венчающийся моральной сентенцией” (Стадников Г. Краткая истрия средневековой литературы. Городская литература//Работа размещена на сайте: “Средние века и Возрождение”: Http://Svr–Lit.Niv.Ru/). Пасхальная литургическая драма на латыни возникает в Англии, но быстро перенимается во Франции, Италии, Германии, Испании пришедшая ей на смену политургическая драма параллельно развивается во Франции и в Италии (Sacra Rappresentazione).

Большая форма эпоса – роман – возникает сначала в городской литературе Франции (“Роман о Лисе”), но в конце XIII в. – начале XIV в. появляется итальянский сборник “Новеллино”, объединивший, как и “Роман о Лисе”, городские новеллы, имевшие хождение в городе в период Средневековья; только во французском романе циклизируются отдельные истории, объединенные персонажами (Лис Ренар, Волк Изенгрим, Медведь Брен, Лев Нобль, Петух Шантеклер) и сюжетно (“Рассказ веселый про войну//Что продолжалась сотни лет//(Конца ей и доселе нет//Ренар и волк ее вели//И примирить их не могли//Другие звери. Лис прослыл//Отменным плутом…”), а в итальянском новеллино единство историй тематическое.

Единство типологических признаков городской литературы проявляется и в общности содержательных элементов: городская литература вырастает из городского быта и отражает ценности, присущие горожанину, причем не только торговцу и бюргеру, но и городской бедноте: при всей антагонистичности этих слоев городского населения некоторые ценности и устремления у них были общими. Например, в “Романе о Лисе”, складывающемся на протяжении XII-XIII вв. и отражающем в своей эволюции изменения в аксиологической системе городского жителя, метаморфозы Лиса Ренара соответствуют направлению эволюции городской системы ценностей. Первоначально Лис Ренар – мелкий рыцарь, но по мере расширения торговли, роста городов, утверждения ценностей нового сословия, Лис постепенно трансформируется в горожанина, который стремится к достижению своей выгоды, к независимости и обогащению и поэтому ценит не столько доблесть и воинскую сноровку, сколько хитроумие и удачливость. Фаблио “О виллане, который тяжбой приобрел себе рай” завершается таким моральным наставлением:

Притча хочет вас научить:

Часто зря страдает тот,

Кто тяжбой свое не берет.

Ведь хитрость правду исказила,

Подделка естество сразила,

Кривда все пути захватила,

Ловкость стала нужней, чем сила.

Вместе с тем, интересы городского плебса нашли отражение в некоторых эпизодах, когда Лису изменяет удача, когда знаменитого хитреца удается провести, например, синичке, которая выступает аллегорией не преуспевающего торговца или ремесленника, а подмастрья или крестьянина, который страдает от притеснения не только знатных феодалов, но и богатых горожан.

Городская литература моралистична, она стремится к некоему дидактическому обобщению, наставлению, которым заканчиваются все французские фаблио. Городская литература не создавала картин чистого вымысла в отличие от литературы рыцарской. Фаблио и фарсы показывали, как одержать верх над сильными мира сего, если не законным путем, то хитростью и уловками. Так, в фарсе “Господин Пателен” пастушку удается обмануть адвоката, прибегнув к его же отроумной уловке.

Городская литература наименее сословно ограничена и замкнута. В фаблио “О сером в яблоках коне” героями выступают представители рыцарского сословия, но счастье влюбленным приносит не рыцарская доблесть или победа в поединке, а счастливая случайность: конь, раньше принадлежавший Гильому, идет через лес знакомой дорогой домой и привозит к воротам бывшего хозяина красавицу-невесту. Так и в фаблио “О буренке, поповской корове” крестьянская коровка, подаренная попу, возвращается с выпаса привычной дорогой в стойло и приводит с собой крепко привязанную поповскую буренку. Это фаблио заканчивается моралью: “Все счастливый случай решает…” Только городская литература показывает, что Фортуна на стороне несправедливо обиженных. Однако некоторые из них уже способны сами постоять за себя и добиться справедливости, причем не только на этом свете: начитанность в Писании и остроумие виллана открывают перед ним даже ворота в райские кущи (“О виллане, который тяжбой приобрел себе рай”).

В фаблио “Завещание осла” главный герой – священник, который “О том лишь думал, как бы денег//Для церкви побольше собрать//Да самому богаче стать”, в миракле Рютбефа “Чудо о Теофиле” главный герой – церковный управитель, обиженный несправедливым отстранением от должности и готовый продать душу дьяволу. Литургическая драма первоначально разыгрывалась на церковной паперти, на классической латыни, в полулитургической драме сохраняются только отдельные латинские реплики. Мистерии – форма литургической драмы, разыгрываемой на городской площади, при участии церковнослужителей. Их сюжетами были сцены из Священного Писания, как правило, сотворение мира или изгнание из рая. В сочинении и постановке “школьной драмы”, распространенной по всей Европе, принимали участие студенты университетов и духовных семинарий. Интеграция межсословных этических и эстетических ценностей в городской литературе делала ее центром пересечения трех литературных потоков Зрелого Средневековья.

Именно синтетический характер городской литературы приводил к ассимиляции художественных приемов и ценностей, свойственных рыцарской литературе (куртуазной любви) и клерикальной литературе (аллегоризм). Так возникает городской дидактико-аллегорический эпос “Роман о Розе”, написанный двумя авторами. Первая часть романа создана около 1230 г. рыцарем Гильомом де Лорисом, вторая через сорок лет написана горожанином Жаном Клопинелем, которого обычно называют Жан де Мен. Первая часть романа представляет собой изысканную аллегорию на тему куртуазной любви: Роза – аллегория Прекрасной Дамы, в нее влюбляется во сне юноша, который переживает развитие любовного чувства по всем куртуазным канонам. Он попадает в чудесный сад, где встречает изображения аллегорических фигур: Ненависти, Жадности, Скупости, Зависти, Печали, Старости. Рассмотрев их, юноша попадает в сад, где его встречают Праздность, Веселье, Красота, Щедрость, а сам сад принадлежит Наслажденью. Очевидно, настенные изображения – антиподы того, что составляет в жизни счастье, а именно – истинной любви.

Во второй части романа куртуазная идея, и аллегоризм отходят на второй план, появляются новые персонажи – Разум, Природа, Истинное Благородство, противостоящие Лицемерию, усиливаются сатирические настороения. Жан де Мен обличает лицемерие духовенства, подчеркивает равенство всех людей перед природой. Именно законы Природы признаются автором наимудрейшими, а задача искусства состоит в подражании Природе. Вольнодумство Жана де Мена, его выступления против аскетизма, размышления о сущности религии, о преобладании законов естества и разума над аристикратическими привилегиями послужилио причиной того, что позднейшие исследователи назвали его “Вольтером Средневековья”.

Другая специфическая черта городской литературы состоит в ее жанровом многообразии. Именно в городской литературе репрезентированы все три литературных рода. Характерно, что городская литература сравнительно с рыцарской предлагает иной вариант развития романного жанра по принципу циклизации сюжетно, на уровне персонажей или тематически близких эпических эпизодов, каждый из которых обладает относительной завершенностью и самостоятельностью.

Городской театр переживает на протяжении Зрелого Средневековья весьма плодотворную эволюцию: от обмена репликами между двумя полухориями, от ауто сакраментале, выступающих костюмированными иллюстрациями к Священному Писанию, до мираклей, соединяющих народную драму с литургической. В городе постепенно складывается артистическая богема: первые актерские содружества во Франции (“беззаботные ребята”), первые и пока достаточно случайные поэтические объединения странствующих поэтов-вагантов, которые происходили из клириков и из студентов, и писали, в отличие от остальных городских авторов, на классической латыни.

Параллельно к концу Зрелого Средневековья все более жестким становится имущественное расслоение между городской беднотой и зажиточным бюргерством, пользующимся “городским правом” как своей привилегией и только себе во благо. Тогда же и намечается противопоставление народной литературы основного населения города и бюргеровской, изображающей богобоязненного, рачительного горожанина, ведущего правильный образ жизни и поэтому-то достигающего материального благополучия, успеха в делах. Разумеется, такое лицемерие не могло пройти мимо свободной городской сатиры: обычные горожане прекрасно знали, что богатство менее всего имеет своим источником благочестие. Тем не менее, назидательные настроения постепенно проникают во все жанры городской литературы. P. M. Самарин, А. Д. Михайлов завершают анализ городской литературы конца Зрелого Среднековья выводом: “Городская литература на исходе Средневековья все более насыщалась дидактикой и религиозно-покаянными мотивами, одновременно проявляя тенденцию к сближению с литературой придворной. Христианская назидательность становится приметой не только поздних памятников агиографии, всевозможных “зерцал” и “домостроев”, но и произведений светской тематики – от фаблио и шванков до аллегорических поэм и наставлений по куртуазии. Не избежал этого и средневековый Театр” (Самарин P.M., Михайлов А. Д. Пути развития городской литературы конца XIII – начала XIV вв.//История всемирной литературы: в 8 т./АН СССР; Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького. – М.: Наука, 1983-1994. – Т. 2. – 1984. – С. 583-586.)

2. Поэзия вагантов, содержательно корреспондирующая с городской литературой, тем не менее, не принадлежит ей целиком, поскольку языком лирики бродячих школяров выступала классическая латынь. М. Л. Гаспаров в статье “Латинская литература XI-XIII вв.” подразделяет массив произведений на латинском языке на два раздела: “Клерикальные жанры” и “Светские жанры”, относя к последним ранние произведения клириков-вагантов, или предвагантскую поэзию: “Александреиду” и латинские стихотворения Вальтера Шатильонского и стихотворения из “Кембриджской рукописи”, которые исследователь идентифицирует как Предвагантские (Гасапаров М. Л. Латинская литература XI–XIII веков//История всемирной литературы: в 9 т. – М., 1983-1994. – Т. 2. – С. 499-512.). Лирика вагантов, безусловно, занимает особое место в истории литературы Зрелого Средневековья, с одной стороны, входя в состав литературы на латинском языке, с другой – примыкая к литературе городской.

3. Слово “вагант” (vagantes) в дословном переводе с латыни означает “бродячий”. Первоначально, в период Раннего Средневековья, оно применялось к священникам без прихода, к монахам, покинувшим монастырь, позже, в период Зрелого Средневековья, вагантами, кроме того, стали называть школяров и студентов, странствующих в поисках знаний из университета в университет, из города в город. В XII-XIII вв. число таких скитальцев на дорогах Европы резко увеличилось, поскольку выпускникам университетов и соборных школ становилось все труднее найти себе место: кафедру учителя, службу в канцелярии или церковный приход. Впрочем, не все школяры благополучно завершили обучение, причины могли быть разные, в том числе и такая:

Не для суетной тщеты,

Не для развлеченья –

Из-за горькой нищеты

Бросил я ученье.

(“Нищий студент”)

Но с полным или неполным университетским образованием ваганты выделялись из среды городских низов своей принадлежностью к интеллектуальной элите, даже закончив всего лишь артистический факультет и освоив только “семь свободных искусств” (тривиум – грамматику, риторику и диалектику, квадриум – арифметику, геометрию, астрономию и музыку). Ваганты, несмотря на нищенский образ жизни, непостоянство и случайность заработков, обладали той полнотой свободы, которой не владел больше ни один член средневеквого общества, даже сам король или Папа Римский. Ваганты были абсолютно независимы в своих убеждениях и в творчестве. А свободомыслие, подкрепленное университетским образованием и эрудицией, приводило к самым неожиданным и прекрасным художественным результатам.

На жизнь ваганты зарабатывали репетиторством, составлением юридических документов, юридическими или медицинскими консультациями, но главное (что особо ценно для историков и ценителей литературы) – сочинением латинских стихов для случайных меценатов. Эта средневековая богема отличалась свободой поведения и нравов, чем всерьез беспокоила духовенство. На фоне строго иерархичного средневекового общества жизнь вагантов выделяется духовной свободой, независимостью, поэтому, несмотря на скитания и бедность, выглядит привлекательной. Сами ваганты называли себя “голиардами” (по различным этимологиям это означает “чертовы слуги” или “обжоры”) и возводили свое происхождение к первому на земле гуляке и стихотворцу Голиафу. По другой версии “голиард” происходит от латинского gula (глотка) – т. е. ваганты – это “горлопаны”, “любители заложить за воротник”.

М. Л. Гаспаров указывает, что термин “голиард” пришел из соборных постановлений, направленных против буйства и безнравственности вагантов: “… В этих же соборных постановлениях появляется термин, получивший очень широкое распространение: “бродячие школяры, сиречь голиарды”, “буйные клирики, особливо же именующие себя голиардами” и пр. Как поэзия вагантов, так и это их название имеет два истока – народный и ученый. В романских языках было слово gula, “глотка”, от него могло происходить слово guliart, “обжора”, в одном документе XII в. упоминается человек с таким прозвищем. Но кроме того, оно ассоциировалось с именем библейского великана Голиафа, убитого Давидом; имя это было в Средние века ходовым ругательством, его применяли и к Абеляру, и к Арнольду Брешианскому. Бой Давида с Голиафом аллегорически толковался как противоборство Христа с сатаною; поэтому выражение “голиафовы дети”, “голиафова свита” и пр., обычные в рукописях XIII в., означают попросту “чертовы слуги”. Как бы то ни было, слово “голиард” очень скоро контаминировало ассоциации, связанные и с той и с другой этимологией, и распространилось по всей романоязычной Европе; в Германии (например, в Буранском сборнике) оно не употребительно. Таким образом, это был ругательный синоним слова “вагант” – Не более того” (Гаспаров М. Л. Поэзия вагантов. – М., 1975. – С. 412-514, 414.). Миф о стихотворце и гуляке Голиафе как первом ваганте возникает в Англии, где бродячих школяров не было, а истории об их образе жизни и нравах привозили студенты, побывавшие на континенте. Благочестивым клирикам невозможно было даже вообразить те ужасы, о которых они рассказывали, и появился цветистый миф, объясняющий происхождение вагантов от стихотворца, гуляки и великого грешника Голиафа.

По аналогии с рыцарскими и монашескими орденами ваганты утверждали свой “Орден вагантов”, что нашло отражение в следующем стихотворении:

“Эй, – раздался светлый зов,

Началось веселье!

Поп, забудь про часослов!

Прочь, монах, из кельи!”

Сам профессор, как школяр,

Выбежал из класса,

Ощутив священный жар

Сладостного часа.

Будет ныне учрежден

Наш союз вагантов

Для людей любых племен,

Званий и талантов.

Все – храбрец ты или трус,

Олух или гений –

Принимаются в союз

Без ограничений.

“Каждый добрый человек,-

Сказано в уставе,-

Немец, турок или грек

Стать вагантом вправе”.

Признаешь ли ты Христа,-

Это нам не важно,

Лишь была б душа чиста,

Сердце не продажно.

Все желанны, все равны,

К нам вступая в братство,

Невзирая на чины,

Титулы, богатство.

Наша вера – не в псалмах!

Господа мы славим

Тем, что в горе и в слезах

Брата не оставим.

Кто для ближнего готов

Снять с себя рубаху,

Восприми наш братский зов,

К нам спеши без страху!

Наша вольная семья –

Враг поповской швали.

Вера здесь у нас – своя,

Здесь – свои скрижали!

Милосердье – наш закон

Для слепых и зрячих,

Для сиятельных персон и

Шутов бродячих,

Для калек и для сирот,

Тех, что в день дождливый

Палкой гонит от ворот

Поп христолюбивый…

Членом ордена вагантов, таким образом, мог стать всякий веселый и добрый человек, независимо от вероисповедания, рода занятий, возраста, национальности и богатства, а единственной заповедью членов ордена был закон – проявлять милосердие друг к другу и ко всем сирым, убогим, терпящим нужду.

Последним культурным прибежищем вагантов были латынь и университетское образование, только своей ученостью они и выделялись из городских низов, среды жонглеров и шпильманов. Язык поэзии вагантов – классическая латынь. Творчество вагантов по преимуществу анонимно, их стихи рассеяны по монастырским рукописям. Самые значительные рукописи – “Кембриджская рукопись” и “Carmina Burana” (“Бейренские песни” – от названия монастыря Бенедикт Бейрен, где была найдена эта рукопись XIII в.).

Стихи, помещенные в “Кембриджской рукописи”, М. Л. Гаспаров называет “предвагантскими”. Эта рукопись XI в. включает 50 стихотворений, самое раннее из которых датируется 948 г., а самое позднее 1039 г. В антологию включены стихотворения разного содержания, которые составитель тематически сгруппировал: открывается рукопись стихами религиозного содержания, затем следуют стихотворения придворные, далее стихотворные новеллы и анекдоты (например, “Снежное дитя”), а затем стихи о любви и весне. М. Л. Гаспаров отмечает: “Главным новшеством в содержании “Кембриджских песен” является любовная тематика. В прежних известных нам осколках монастырской светской поэзии она еще начисто отсутствовала. Здесь она появляется впервые, и не без сопротивления: несколько стихотворений кембриджской рукописи тщательно вымараны кем-то из ее средневековых читателей (по обрывкам слов видно, что это были именно любовные стихи; пострадала и одна строфа в цитированном выше “Приглашении подруге”). Источник этой тематики – конечно, народная поэзия, и притом поэзия женская: едва ли не у всех европейских народов любовные песни – достояние, прежде всего девушек и женщин” (Гаспаров М. Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов – М., 1975. – С. 412-514, 415.).

Необходимо отметить, что уже в ” Кембриджской рупописи ” появляются билингвистические стихотворения на придворные темы, в которых чередуются строки на латинском, и немецком языках. Представители предвагантской поэзии, латинские поэты Раннего Средневековья были в основном клириками (священниками без прихода, монахами, оставившими монастыри). Состав вагантов обновляется в период Зрелого Средневековья: к ним присоединяются странствующие школяры, преимущественно ученики соборных школ или университетов, закончившие или незакончившие образование, они сохраняли причастность к клиру, но иначе осознавали свой социальный статус, считая себя интеллектуальной элитой, достойной занять высокооплачиваемое место в обществе.

Тогда же изменяется и содержание поэзии вагантов. Бродячие поэты были образованнее ученых клириков Раннего Средневековья, но не отличались благонравием. “Школяры учатся благородным искусствам – в Париже, древним классикам – в Орлеане, судебным кодексам – в Болонье, медицинским припаркам – в Салерно, демонологии – в Толедо, а добрым нравам – нигде”, – так писал о вагантах Клирик XIII в. (Patrologia Latina. – V. 212. – P. 603//Гаспаров М. Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов. – М, 1975. – С. 412-514, 414.) Стихотворения вагантов периода Зрелого Средневевековья известны преимущественно по сборнику “Carmina Burana” из Бенедикт-Бейренского монастыря в Германии. Известны эти стихотворения под названием “Буранские песни”.

“Буранские песни” собраны в рукописи XIII в., включающей 200 произведений вагантов, большей частью на латыни, хотя есть и несколько произведений на немецком языке, и билинг-вистические стихотворения. Эта рукопись была обнаружена в 1803 г., а опубликована в 1847 г. Собственно, именно по ней, как наиболее полному сборнику поэзии вагантов (хотя в переписке текстов допущено много неточностей и ошибок, по сведениям М. Л. Гаспарова (Гаспаров М. Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов – М., 1975. – С. 412-514, 438.)), Можно составить представление о тематике, проблематике, жанровом составе и новаторстве лирики вагантов.

Положение вагантов было в высшей степени непрочным: с одной стороны, латынь и ученость приобщали их к духовной и культурной элите Средневековья, с другой – на иерархической лестнице средневекового общества они стояли очень низко. Этой двойственностью определяются два источника поэзии вагантов: латинские переводы из Овидия и Аристотеля, обращение к Пифагору как высшему авторитету (“Апокалипсис Голиарда”), мастерское стихосложение и эрудиция, берущие начало из латинской учености, а с другой – приобщенность к демократическим городским слоям по положению и образу жизни, сближающая творчество вагантов с городской литературой. На латынь переводятся веснянки, женские жалобы, т. е. жанры народной поэзии.

4. Двойственность положения вагантов в социальной системе Средних веков повлияла и на жанровое многообразие их лирики. Наследие вагантов связывает книжную традицию с фольклорной и городской, что ведет к появлению новых литературных жанров и открывает пути для художественного эксперимента. Столкновение античных и библейских мотивов и образов с народными в сочетании со злободневно-сатирической интонацией способствует расцвету жанра пародии, с приемами билингвизма, парадокса и оксюморона.

Особую роль в лирике вагантов начинают играть реминисценция, ассоциация, аллюзия, а это стимулирует читателя к сотворчеству. Читатель расшифровывает образный код стихотворения, разворачивая процесс творения в обратном порядке: автор движется от замысла к произведению, а читатель – от произведения к замыслу автора. Объекты пародий вагантов: рыцарская лирика (“Когда б я был царем царей…”), но чаще всего жанры церковного красноречия (“Исповедь” Архипиита Кельнского, вызвавшая множество подражаний в поэзии вагантов), церковные обряды (“Всепьянейшая литургия”) или же сами тексты Священного Писания (“Евангелие от Марки серебра”). Ваганты обличали ложь и лицемерие монахов, призывая жить по законам естества, высмеивая аскетизм и усмирение плоти. Пародировали ваганты и жанр средневекового виденья (“Апокалипсис Голиарда”). Рассказ о вселенской катастрофе завершается улыбкой:

О, что узрел, что узнал я!.. Судейские

Наши дела разбирали злодейские,

Нашему миру – о, голод! о, мор!

Вынесли смертный они приговор.

Не избежать никому наказания!

Сам я едва не лишился сознания,

Но у меня эта жуткая весть

Вдруг пробудила желание есть.

Ангелы Божьи в плащах одинаковых

Дали отведать мне зернышек маковых,

В Лету меня окунули потом

И напоили каким-то питьем.

Тут я на землю упал, чтоб впоследствии

Вам рассказать о грядущем к нам бедствии,

И приготовил пространную речь,

Чтобы вас, грешники, предостеречь!

Ждет нас несчастие невероятное!..

Но говорю почему-то невнятно я:

Знать, пересекши рубеж бытия,

Крепкого слишком отведал питья!

Сатирические стихотворения вагантов содержали критику духовного сословия изнутри, что вело к некоторой изоляции их в городской среде, ваганты считались одновременно изгоями и духовными аристократами.

Жанр жалобы воссоздает картины быта кочующих студентов. Но даже сетуя на судьбу, ваганты не теряют оптимизма (“Прощание со Швабией”) или возможности улыбнуться (“Разговор с плащом” Примаса Орлеанского). Жалобы вагантов проникнуты уверенностью в правильности выбранного пути, поскольку внутри братства вагантов создается утопия независимости, естественной и духовной свободы. Уже цитированная жалоба “Нищий студент” завершается ироническим пассажем:

К милосердию аббат

Паству призывает,

А его бездомный брат

Зябнет, изнывает.

Подари, святой отец,

Мне свою сутану,

И тогда я наконец

Мерзнуть перестану.

А за душеньку твою

Я поставлю свечку,

Чтоб господь тебе в раю

Подыскал местечко.

Однако вагантская жалоба представляет собой парафраз традиционной жалобы девушки, сетующей на неудачное замужество или разлуку с милым. В латинской поэзии интонации жалобы девушки были подхвачены в жалобах монахини на монастырское затворничество, на обманувшего возлюбленного (“Жалоба монахини”, “Жалоба девушки”, “Монахиня”). Женская жалоба изображает безысходную картину, а жалоба ваганта заканчивается некоторым ироническим обобщением, открывающим возможность надежды. Например, “Разговор с плащом” Примаса Орлеанского, который ведется между двумя половинами души поэта – отчаявшейся и ищущей выхода – завершается такой репликой хозяина:

Я отвечаю плащу:

“Где же я денег сыщу?

Бедность – большая помеха

В приобретении меха.

Как мне с тобой поступить,

Коль не могу я купить даже простую подкладку?..

Дай-ка поставлю заплатку!”

Жанр диспута навеян в лирике вагантов конкретной университетской практикой. Традиционной формой университетских занятий была лекция (от лат. lectio – чтение). В средневековом университете лекция действительно была чтением: профессор клал на кафедру некоторую рукописную книгу по предмету, читал ее и давал толкования. Диспут же был антиподом лекции: двое профессоров занимали установленные в противоположных концах аудитории кафедры и вели ученый спор; студенты, собравшиеся на диспут, представляли интересы и того и другого ученого мужа. Например, ученики Пьера Абеляра странствовали вслед за ним по всей Европе и естественно принимали участие в диспутах, которые их наставник вел с схоластами, сторонниками реализма. Схоласты придерживались концепции, согласно которой универсалии, идеи, “имена имен” составляют сущность действительности, в то время, как Абеляр утверждал, что универсалии не содержат сущности самих явлений. Споры далеко не всегда оставались в границах приличий и нередко заканчивались потасовкой.

Драматический накал диспута и стремились передать ваганты в соответствующем жанре лирики. Они изображают спор двух половин души (“Книги и любовь”), или же дебаты, посвященные проблеме предпочтения рыцаря или поэта-ваганта (“Флора и Филида”). Источником спора берется стихотворение Овидия о красавице, которая предпочитает воина поэту. В стихотворении ваганта спор разрешается обращением к Амуру, который убедительно доказывает преимущество ваганта перед рыцарем:

Ждут красавицы от нас

Точного ответа:

Кто достойнее любви,

Ласки и привета –

Грозный рыцарь, что мечом

Покорил полсвета,

Или бесприютный сын

Университета?

Ну, так вот вам мой ответ,

Дорогие дети:

По законам естества

Надо жить на свете,

Плоть и дух не изнурять,

Сидя на диете,

Чтобы к немощной тоске

Не попасться в сети.

Кто, скажите, в кабаках

Нынче верховодит,

Веселится, но притом с книгой дружбу

Водит и, в согласье с естеством,

Зря не колобродит?

Значит, рыцаря студент явно превосходит!

Убедили наших дев

Эти аргументы.

Раздались со всех сторон

Тут аплодисменты.

Стяги пестрые взвились,

Запестрели ленты.

Так пускай во все века

Славятся студенты!

Спор, таким образом, переведен в философскую плоскость и разрешается в пользу поэта, который живет по законам естества.

Жанр пасторали – любовная лирика вагантов – имеет подчеркнуто земной, плотский характер. Ваганты, провозглашая раскрепощение плоти, свободу нравов, создают стихотворения вызывающие, эпатирующие публику (“Я скромной девушкой была…”, “Добродетельная пастушка”). Концепция естественных простых человеческих радостей, оправдания естественных человеческих устремлений в любовной лирике вагантов предвосхищала этику и эстетику эпохи Возрождения. Ваганты создают комический эффект, обращаясь к приему билингвизма:

Я скромной девушкой была

Virgo dum florebain,

Нежна, приветлива, мила,

Omnibus placebam.

Пошла я как-то на лужок

Flores adunare,

Да захотел меня дружок

Ibi deflorare.

Комический эффект достигается несоответствием церковного языка низкому предмету, который им описывается. Другой способ создания комического эффекта – оксюморон: в стихотворении “Добродетельная пастушка” по такому принципу соотносятся содержание и название. Хотя, с другой стороны, поведение пастушки соответствует декларируемому вагантами закону естества; ее поведение отвечает законам природы и потому добродетельно.

Особое место в лирике вагантов занимает жанр стихотворной новеллы – баллады. Традиция обращения к этому жанру сложилась еще в “Кембриджской рукописи”. Своеобразие баллады вагантов состоит в том, что она представляет собой пересказ античного мифа, чаще всего об Орфее, Диане, а также о Трое и об Энее и Дидоне. Ученая латинская баллада продолжала, таким образом, традицию, сложившуюся еще в позднелатинской поэзии периода кризиса и падения Римской империи.

5. Стихотворения вагантов большей частью анонимны. “Поэтому восстановить имена хотя бы тех единичных творцов, которые задавали тон и вели за собой подражателей, – большая научная проблема. В начале XX в. В. Мейер сумел выделить стиха Примаса Орлеанского, М. Манициус – стихи Архипииты Кельнского, немного позже К. Штрекер – стихи Вальтера Шатильонского и его подголосков”, – указывает М. Л. Гаспаров (Гаспаров М. Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов. – М., 1975. – С. 412-514, 480.). Именно эти три поэта традиционно выделяются исследователями как поэты-классики, сформировавшие основные направления и жанровую систему в поэзии вагантов. Сам М. Л. Гаспаров добавляет к этому списку несколько имен поэтов XIII в.: Филиппа Гревского, канцлера собора Парижской Богоматери, Петра Корбельского, архиепископа Сансского, против воли которого в его соборе прозвучала “Ослиная секвенция”, после чего архиепископ был объявлен ее автором, Гвидона Базошского, спутника Филиппа-Августа в III Крестовом походе, Петра Блуаского, советника Генриха II Плантагенета, в молодости увлекавшегося “безделками и Венериными песнопениями”.

Гугон (Примас) Орлеанский – первый прославленный поэт-вагант. Дошедшие до нас стихотворениия написаны между 1130-1140 гг., а умер поэт в 1160 г. По стихотворениям Примаса можно восстановить его скитания из Парижа в Реймс, затем в Сане и в Амьен, круг его знакомств и даже воссоздать биографию: поэт много странствует в молодости, под старость его оставляют покровители, он находит приют в больнице, но оттуда его изгоняют из-за благородного поступка (поэт вступается за больного). Поэзия Примаса автобиографична, отличается вниманием к деталям и точностью в их воспроизведении.

Архипиита – прозвище поэта. Настоящее его имя неизвестно, “поэтом поэтов” он называл себя сам. По собственному признанию, он происходит из рыцарского рода (“Я из рода рыцарей//вышел в грамотеи”, – пишет Архипиит к “Послании к архиканцелеру Регинальду, архиепископу Кельнскому”), а в школяры пошел из любви к науке и искусству. Архипиит не упускает случая блеснуть в стихах эрудицией, продемонстрировать знание классических античных авторов и Священного Писания. Немец по происхождению, он вольготнее чувствует себя в Италии, хотя с присущей ему легкостью обращается к своему покровителю архиепископу Кельнскому о выдаче пособия “от заальпийца заальпийцу”. Фактически подтверждены сведения всего лишь о пяти годах из жизни Архипиита (1161-1165), в это же время написаны 10 дошедщих до нас стихотворений. Образцом для подражания и жанровым эталоном стала “Исповедь” Архипииты Кельнского. Избирая основой жанр церковного красноречия, Арихипиит ведет диалог с жанровым каноном, фактически опровергая его – вместо покаяния в грехах в своей “Исповеди” Архипиит утверждает правильность и привлекательность избранного им образа жизни:

Для меня стихи – вино! Пью единым духом! Я бездарен, как чурбан, если в глотке сухо. Не могу я сочинять на пустое брюхо. Но Овидием себе я кажусь под мухой.

По такому же принципу опровержения канона строится “Проповедь Архипиита Кельнского”. Традиционный для вагантов мотив странствий находим в стихотворении “Просьба Архипиита по возвращении из Салерно”:

Здравствуйте! Слово привета вам от бродяги-поэта. Все вы слыхали, наверно, про знаменитый Салерно. С давних времен и поныне учатся там медицине у величайших ученых, чтоб исцелять обреченных… “Как бы мне, Господи Боже, медиком сделаться тоже?” И приступил я к ученью, новому рад увлеченью… Но оказалось: наука горше, чем смертная мука, и захандрил я безмерно в том знаменитом Салерно. Смыться решил я оттуда, но одолела простуда так, что четыре недели я провалялся в постели и, поглощая микстуру, славил свою профессуру.

Интонация Архипиита совсем иная, чем у Гугона: стихи лишены трагизма, мрачной иронии; Архипиит, даже попрошайничая, скорее требует абсолютно заслуженного, чем просит. Поэтическое творчество для Архипиита – способ выражения собственной неповторимой индивидуальности, утверждения правильности выбранного пути. Архипиит в поэзии не знает сомнений, даже признаваясь в любви к Бахусу, Фебу и Венере, правда, с обычной для ваганта ссылкой на всеоправдывающие законы естества (“Только чем, скажите мне//Люди виноваты//Если пламенем любви//Их сердца объяты”).

Вальтер Шатильонский (2-я половина XII в.), строго говоря, вагантом не был: он не знал нищеты и скитаний, прославился как ученый латинский поэт, создав поэму из 10 книг “Алексан-дреида” об Александре Македонском. Вальтер пользовался покровительством Генриха II Плантагенета, служил в его канцелярии, был членом ученого кружка Томаса Беккета. После смерти Томаса бежал на континент, получив сначала кафедру в Шатильоне, а затем место каноника в Амьене как награду за “Алек-сандреиду”. Вальтер говорил, что вся Европа поет его песни, но имел в виду при этом не “Александреиду”, а те стихотворения, которые он писал “для отвода души”. Впрочем, Вальтер отводил душу не в лирических излияниях и автобиографических признаниях, а в сатирических стихотворениях, направленных в первую очередь против злоупотреблений церкви и лицемерия церковнослужителей. Особенно прославило Вальтера стихотворение “Обличение Рима”.

На протяжении XIII в. поэзия вагантов пользовалась популярностью, но к концу XIV в. ее уже забыли. М. Л. Гаспаров выделяет несколько причин затухания традиции развития лирики Вагантов (Гаспаров М. Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов. – М., 1975. – С. 412-514, 510.), но важно, что к началу интенсивного ренессансного движения в Европе о поэзии вагантов уже не помнили. Тем не менее сатирические стихотворения, равно как и религиозное и философское свободомыслие вагантов, а также внимание к отдельной человеческой судьбе, взятой в конкретике жизненных обстоятельств, в их развитии, автобиографизм лирики трех ведущих поэтов-вагантов, выраженный по разному, но равно всем троим присущий, в значительной степени послужили базой для философского и художественного Предренессанса в Европе.

Терминологический аппарат

ОКСЮМОРОН – (буквально – остроумно-глупое) соединение несоединимого, например “Живой труп”, “Бедняк-богач”.

ПАРОДИЯ – заострение, доведение до абсурда ведущих художественных приемов, на которых основывается своеобразие того или иного жанра, или же творчества конкретного писателя.

БИЛИНГВИЗМ – осуществление двуязыковой речи в пределах одного текста.

ТЕОРИЯ ЧТЕНИЯ – концепция сотворчества читателя и автора, участия читателя в творческом процессе, который разворачивается в обратном порядке: от произведения к смыслу.

САТИРА – совокупность художественных, в первую очередь комических приемов, направленных на обличение социальных зол. Сатирический эффект рождается из несовместимости социального идеала и действительности, нормы и существующего положения вещей в реальности.

АЛЛЮЗИЯ – прием, состоящий в соотнесении явления, описываемого или происходящего в действительности, с устойчивым понятием или словосочетанием литературного, мифологического или исторического порядка.

ПАРАДОКС – мнение, суждение, утверждение, резко расходящееся с общепринятым, противоречащее, иногда только на первый взгляд, здравому смыслу.

Рекомендуемая литература

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ

1. Ваганты. Колесо Фортуны. – М., 1998.

2. Лирика вагантов в переводах Л. Гинзбурга. – М., 1970.

3. Поэзия вагантов. – М., 1975.

4. Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов. – М., 1974.

УЧЕБНАЯ

Основная

1. Гаспаров М. Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов. – М., 1975. – С. 412-514. (Работа также размещена на сайте: http://svr-lit. niv. ru/)

2. Пуришев Б. И. Лирическая поэзия Средних веков//Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов. – М., 1974.

3. Распопин В. Н. Поэзия вагантов//Европейское Средневековье. Лекции по истории зарубежной литературы//Работа размещена на сайте: “Средние века и Возрождение”: Http://svr-lit. niv. ru/

Дополнительная

1. Задорнова ВЛ. Восприятие и интерпретация художественного текста.- М., 1974.

2. Чернец Л. В. “Как слово наше отзовется…” – М., 1995.

Вопросы для самоконтроля

1. Чем поэзия вагантов выделяется из общего массива литературы Зрелого Средневековья?

2. Благодаря каким художественным приемам в лирике вагантов достигается сатирический эффект? (Для ответа на вопрос проанализируйте конкретные тексты.)