В ожидании возвращения с заработков из Петербурга оброчного мужика Анания Яковлева, “человека из души гордого, своеобышного”, работящего и хозяйственного, в празднично убранной избе, тревожно поглядывая на заметенную дорогу, беседуют две старухи – Спиридоньевна и Матрена, мать Лизаветы, жены Анания, в отсутствие мужа вступившей в любовную связь с молодым помещиком Чегловым-Соковиным и прижившей от него ребенка.
В окно видно, как подъезжает подвода. Ананий, еще не зная ничего, ласково под руку ведет встречавшую его Лизавету в дом
Лизавета вспыхивает, а подвыпивший дядя Никон, пустой, задельный мужичонка, за четвертачок подвезший Анания, хвастаясь своим прежним житьем в Питере, вдруг обзывает Анания барским свояком. Услышав о ребенке, Ананий в смятении бросается к жене, к Матрене.
Лизавета сначала объясняет бесчестье свое одним только страхом, угрозами, принуждением и желанием спасти от рекрутчины мужа. Гнев и мука Анания тем сильней, что сам он ни дня, ни ночи не прожил без мысли о доме, превыше всего на свете ставя долг семейный и христианский. В конце концов, овладев собой, он решает, чтобы стыда избежать, Лизавету простить, а мальчонку полуторамесячного усыновить при условии полного прекращения любовных сношений с барином…
Тем временем в помещичьем доме, в кабинете на диване сидит, потупив голову, Чеглов-Соковин, опустившийся, худой и изнуренный, а в креслах развалился муж его сестры, цветущий щеголь Золотилов. Он наставляет Чеглова на путь истинный примерами из жизни уездного окружения и собственным опытом благополучной связи с особой низшего сословия. Чеглов слабо сопротивляется цинизму Золотилова, пытаясь доказать, что рассуждения его в тоне Тараса Скотинина, а “крестьянки любить умеют”. Когда эта женщина была еще беременна, Чеглов предлагал, чтоб спасти ее от стыда, подкинуть младенца к бурмистру. Она отказалась: “Я им грешна и потерпеть за то должна”.
Разговор прерывается приходом бурмистра Калистрата Григорьева с докладом о приезде Анания, его “безобразиях”, “тиранстве” и Лизавете, “урвавшейся” к барину. Сквозь рыдания она признается, что у Анания одно теперь намерение – отлучить и увезти ее с сынишкой в Питер, а ей это “хуже смерти”, потому что и раньше, выданная насильно, на молодого барина заглядывалась, когда тот приезжал в деревню, а теперь и вовсе “не мужнина жена”. Чеглов, поддаваясь на уговоры бурмистра и Лизаветы, соглашается откровенно на равных переговорить с Ананием, объяснив, что здесь дело в любви, и предлагает ему либо денежный выкуп, либо дуэль. Разговор втроем при свидетелях еще больше оскорбляет Анания. Он припоминает бурмистру, как тот обманывал барина с пьяницей-землемером да хлеб воровски продавал.
Завязывается перепалка, в ходе которой выясняются подробности семейной жизни Анания, переданные Лизаветой. Ананий в ярости грозит ей расправой. Испуганный Чеглов приказывает бурмистру следить, чтоб “волоса с головы ее не пало”.
Бурмистр, давно затаив зло на Анания, задумывает месть.
Как и в начале, Матрена и Спиридоньевна обсуждают происшедшее: Чеглов после встречи с Ананием вышел, словно мертвец, таз “полнехонек кровью отхаркнул”, Лизавета сутки лежит молча, взаперти, голодная, только зыбку с ребенком перенесли к ней из горенки. При виде Анания Спиридоньевна, будто ненароком, убегает к бурмистру, который и врывается с мужиками “по барскому указу” “стеречь его бабу” как раз во время нового объяснения Анания с Лизаветой, его уговоров оставить грех, начать по-божески жить в Питере и купить на скопленные деньги лавчонку. Ананий предупреждает, что, если Лизавета хоть слово при “разбойнике” промолвит, он живой с ней не расстанется.
Бурмистр, переругиваясь, стравливает мужиков с Ананием. В самый разгар перебранки из-за перегородки появляется Лизавета, всклокоченная, в худом сарафане, прилюдно объявляет себя “полюбовницей барской” и требует вести ее к господину – хоть как, без обувки и одежды, “последней коровницей, али собакой”. Бурмистр у молодого парня безуспешно пытается силой отобрать полушубок и сапоги – Лизавете до усадьбы добежать только – и в конце концов сбрасывает ей свою сибирку.
Лизавета поспешно уносит ее за перегородку, чтобы завернуть ребенка. Ананий врывается следом, отнимает ребенка и в ответ на сопротивление и брань Лизаветы в беспамятстве убивает младенца. Раздается страшный крик.
Мужики в растерянности. Ананий бежит в разбитое окно.
В доме Чеглова расположились стряпчий, исправник, собирают крестьян, готовятся к допросу. Бурмистр, распоряжаясь и оправдываясь, “отчего не остановили и не заарестовали”, чернит пропавшего Анания и взяткой в сто пятьдесят целковых тайком сговаривается с исполнителями уездной власти быстрее замять дело. Сотский приводит Матрену. “Дрожа всем телом”, она повторяет слова бурмистра: “не была… не знаю”.
Появляется чиновник особых поручений, молодой человек с выдающеюся вперед челюстью, в франтоватом вицмундире, с длинными красивыми ногтями, честолюбивый, но не умный, просматривает бумаги, гонит всех, выталкивает Матрену, бурмистра и приказывает пытать жену убийцы. Лизавета не держится на ногах, падает и только всхлипывает: “…грешница я, грешница” – “в рассудке тронулась”. По требованию чиновника из сеней пускают Никона и записывают его пьяные, несвязные показания, чему противится Зо-лотилов, постоянно вмешиваясь в разбирательство с требованием считаться с его “отдельным мнением” касательно дворянства. В это время мужик Давыд Иванов объявляет о поимке Анания, которого встретил у леса на своей полоске, когда боронил.
Тот добровольно сдался властям. Анания заковывают в кандалы. Выражение лица его истощенное и совершенно страдальческое. На вопрос – “зачем же сдался? Жил бы там в пустыне…”, на чиновничьи уговоры доказать, что у жены был незаконный ребенок, и тем самым наказанье себе смягчить, – Ананий отвечает: “Не жизни… искать ходил… а смерти чаял… от суда человеческого можно убежать и спрятаться, а от Божьего некуда!”, “не мне их судьей и докащиком быть: мой грех больше всех ихних…” Чиновник обвиняет мужиков, прежде всего бурмистра, в сговоре, в стачке.
Едет к губернатору выводить дело на чистую воду, с ним же Золотилов – отстаивать честь дворянина. Бурмистр отпущен. Анания собирают в острог. Он прощается со всеми. Бурмистра целует первого, кланяется.
Подходит к матери и жене. Та бросается ему сначала на руки. Он целует ее в голову. Она падает и обнимает его ноги.
Матрена его крестит. Ананий кланяется. Все его провожают.
Бабы начинают выть.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)“Горькая судьбина” Писемского в кратком содержании