Эзопов язык как художественный прием

Сатира – способ проявления комического в искусстве, состоящий в уничтожающем осмеянии отрицательных явлений, действительности, разоблачений пороков общественного значения. “Сатира борется с “главным существенным злом”; она есть “грозное обличение того, от чего происходит и развиваются общие народные недостатки и

бедствия”, – писал Добролюбов. Социальной основой сатиры является борьба нового со

старым.

Художественный мир М. Е. Салтыкова-Щедрина населен необычными героями. Перед нами проходит целая вереница

градоначальников, помпадуров и помпадурш, пустоплясов.

Читатель щедринских сатирико-публицистических циклов и сказок до конца не узнает имен подавляющего большинства героев.

Почти ничего не известно об их индивидуальных вкусах, привычках. В основных чертах

совпадают и их биографии. Лишь в некоторых случаях, но очень скупо, дан намек на

портретную характеристику. Зато и эти внутренне однотипные герои, которые

чересчур похожи друг на друга, руководствуются одними и теми же побуждениями, чрезвычайно отчетливо обнаруживается их общественно-политическое лицо, их социально-нравственные образы дают яркое представление о том, что Салтыков-Щедрин

назвал “общим тоном жизни”.

Собирательные образы обладают удивительными свойствами: они включают в себя целые социальные пласты, слои и прослойки общественного организма, И писатель здесь не только живописец, он – исследователь, мыслящий обширными понятиями, улавливающий нечто общее, типическое. Салтыков-Щедрин не только создает рабскую привычку обывателей к повиновению. У писателя это состояние народа ассоциируется с несуществующим, фантастическим городом и его многочисленными обитателями.

Автор “Истории одного города” как бы видит, слышит, чувствует своих героев-глупцов.

Жители города то ликуют, ходят в кабак и потрясают воздух благодарственными восклицаниями, адресованными очередному градоначальнику, то обрастают шерстью,

перестают ощущать стыд и сосут лапы, то в финале романа, в эпоху Угрюм-Бурчеева, “изнуренные, обруганные, уничтоженные”, начинают раздражаться и роптать.

Салтыков-Щедрин часто рассказывает о том, что и как могли бы говорить и делать люди, если развязать им языки и руки. В этом заключается еще одна очень важная особенность его сатирического дара. Писатель исследует различные человеческие, как он говорил, “готовности”, до поры до времени сознательно или невольно маскируемые. И оказывается, что головы всевластных бюрократов начинены мясным фаршем или нехитрым музыкальным устройством/И выясняется, что многие властолюбцы страшны в своей безнаказанности, и безропотно и начальстволюбиво внимающие им обыватели

обречены на жуткое и нелепое существование.

На Руси начало 70-х годов XIX века насквозь проникнуто духом предпринимательства, доходившего до откровенного крупномасштабного разбоя. Неуемные претензии вчерашних крепостников, из-под ног которых ускользала почва, хищные помещичьи вожделения не могли оставить писателя равнодушным. Люди-хищники с живостью саранчи обступают государственный пирог.

И вот строка за строкой появляются первые страницы “Дневника провинциала в Петербурге”. Вот как характеризует автор своих героев: “Все притворились, что у них есть нечто в кармане, и ни один даже не пытался притвориться, что у него есть нечто в голове”.

Салтыков-Щедрин очень дорожил принципом сатирического исследования и выявления в человеке внешне сокрытого, упрятанного в глубине и обнаруживаемого лишь при подходящих обстоятельствах.

Первые сказки Салтыкова-Щедрина были опубликованы в “Отечественных записках” еще в 1869 году. Все остальные произведения, включенные писателем в знаменитый сказочный цикл, создавались в 80-е годы. Событиями 1 марта 1881 года исчерпала себя вторая в истории России революционная ситуация.

Жизнь беспощадно отвергла расчеты на возрождение страны мыслящими интеллигентами-“реалистами”. Становилось ясно, что бороться за землю для народа без его участия невозможно. Салтыков-Щедрин тем не менее никогда не переставал надеяться, что “хоть что-нибудь, хоть штрих один, хоть слабый звук – дойдет по адресу”.

Уже в 1881 году можно было с уверенностью сказать, что народ начинает интересоваться

жизнью, хочет многое знать о своих правах и обязанностях, И именно в последней трети XIX века, в пору предчувствия массового читателя, и у многих писателей России обнаруживается тяга к расширению читательской аудитории, к близким и доступным большинству жанрам сказки, легенды, песни. Именно в сказках воплощены представления Салтыкова-Щедрина о народном читателе.

Сказки Салтыкова-Щедрина наталкивают на трудные вопросы, решить которые нельзя,

руководствуясь прописными истинами.

Салтыков-Щедрин выносит в заголовок говорящий недвусмысленно-оценочный эпитет: “Премудрый пескарь”. У В. И. Даля: премудрость – соединение истины и блага, высшая правда, слияние любви и истины, высшего состояния умственного и нравственного совершенства. Поначалу сохраняется вера в несомненность этого определения: и родители у пескаря были умные; и его советом родительским не обидели; и у самого героя сказки,

оказывается, “ума палата была”. Но шаг за шагом прослеживая ход умозаключений пескаря, автор возбуждает в читателе лукавую насмешку, ироническую реакцию,

чувство брезгливости, в финале даже сострадания к житейской философии тихого, безгласного, умеренно-аккуратного существа. Жизненная позиция пескаря – заботиться о

себе, о собственной сохранности и благополучии. Но подводящему итог долгой жизни пескарю открывается тоскливая истина: “Неправильно полагают те, кои думают, что

лишь те пескари могут считаться достойными гражданами, кои, обезумев от страха, сидят в норах и дрожат. Никому от них ни тепло, ни холодно, никому ни чести, ни бесчестия, ни

славы, ни бесславия… живут, даром место занимают да корм едят”.

“Орлы хищны и плотоядны – живут всегда в отчуждении, в неприступных местах,

хлебосольством не занимаются, но разбойничают”. Так начинается сказка об “Орле-меценате”. Это введение сразу раскрывает перед читателем характерные обстоятельства

жизни царственного орла и дает порыть, что речь идет совсем не о птицах. Орел “нарядил

в кандалы” и “заточил в дупло навечно” грамотея-дятла, уничтожил соловья за его

вольные песни, разорил ворон-мужиков. Кончилось тем, что вороны взбунтовались. И – оставили орла умирать голодной смертью. “Сие да послужит орлам уроком”, – многозначительно заключает сатирик.

Достойны особого внимания строки “Карася-идеалиста”, рисующие гибель наивного мечтателя, задавшегося целью посредством одного магического слова лютую щуку в карася превратить. “Карась вдруг почувствовал, что сердце в нем загорелось. И он во всю мочь гаркнул: “Знаешь ли ты, что такое добродетель?” Щука разинула рот от

удивления. Машинально потянула она воду и, вовсе не желая проглотить карася,

проглотила его”.

Ироническим указанием на машинальность действия щуки автор подсказывает читателю мысль о тщетности всяких призывов к совести хищников. Хищники не милуют своих жертв и не внемлют их призывам к великодушию. Волк не был тронут самоотверженностью зайца, щука – карасиным призывом к добродетели.

Гибнут все, кто пытался, избегая борьбы, спрятаться от неумолимого врага или

умиротворить его, – гибнут и премудрый пескарь, и самоотверженный заяц, и его

здравомыслящий собрат, и вяленая вобла, и карась-идеалист.

В целом книга салтыковских сказок – это живая картина общества, раздираемого внутренними противоречиями.

В “Сказках” Салтыков-Щедрин воплотил свои многолетние наблюдения над жизнью закабаленного русского крестьянства, свои горькие раздумья над судьбами угнетенных масс, свои глубокие симпатии к трудовому человеку и свои светлые надежды на силу народную.

Сатира всегда современна. Она не только идет по горячим следам событий. Она пытается заглянуть в завтрашний день.



1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (2 votes, average: 4.00 out of 5)

Эзопов язык как художественный прием