Теплая погода. Ясный радостный, хотя и не солнечный день. Странная личность в темном теплом пальто на вате, в темных очках, в галошах, с зонтиком в чехле садится на извозчика и приказывает поднять верх.
Удивленный возница пытается что-то переспросить, но вдруг понимает, что вопросы задавать бесполезно: уши его пассажира заложены ватой.
Ну что ж! Поехали! Куда? Подальше от настоящего, поглубже в прошлое, к древним языкам, к любимому греческому – да куда угодно, лишь бы подальше от действительности, от реальной, такой страшной и непонятной
Нет, это не герой фильма ужасов и не наемный тайный агент. Это учитель Беликов, герой рассказа Чехова “Человек в футляре”. Этот человек уже при жизни похоронил себя в своих чехольчиках и футлярах, в непроницаемой оболочке, которую сам себе создал.
Ну да Бог с ним, как хочет, так и живет. И было бы это его личным делом, если бы жил он в норке, как премудрый пескарь, который “жил – дрожал и умирал – дрожал”. Но Беликов дрожа сам, пятнадцать лет заставляет дрожать всю гимназию – и учеников, и учителей.
Ученикам он снижает баллы по поведению, требуя исключения неугодных, коллегам намекает на то, что есть “вышестоящие инстанции”. Дрожит весь город: “боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…” У страха глаза велики, поэтому и терпят Беликова, видя в нем уже не рядового учителя – маленького человека, а большую угрозу. И Беликов действительно представляет угрозу. Вот он поднимается к учителю Коваленко. Чтобы “облегчить душу”, как доброжелатель и старший товарищ предостеречь: “Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно не прилична для воспитателя юношества”.
Дело не в велосипеде, а в жизненной позиции: “Вести себя нужно очень, очень осторожно”.
Неожиданно Коваленко снимает с волка овечью шкуру: “Я не люблю фискалов”. Впервые в жизни Беликов услышал правду о себе. Впервые испугались не его, а он кого-то. Этого оказалось достаточно, чтобы на лице Беликова отразился ужас.
Но страх и ужас – движущие пружины подлости, которая превратила доброжелателя в доносчика, считающего своей благородной обязанностью “доложить господину директору”. Коваленко достаточно было только “пихнуть” Беликова, чтобы тот “покатился по лестнице, гремя своими галошами”. Падая по ступенькам лестницы, он падал в собственных глазах.
Он скатывался с той высоты, на которую сам себя и водрузил, поддерживая свою значительность страхом, которым, как страшной инфекцией, заражал всех.
“Выпихивания” из нормальной человеческой среды вполне хватило для того, чтобы Беликова выпихнули из жизни.
Начатая Пушкиным и Гоголем галерея образов “маленьких людей” нашла свое достойное продолжение в образе Беликова. Мы сочувствуем умершим от горя Вырину и Башмачкину, помершему от страха Червякову, презираем премудрого пескаря. Но ведь никто из них не мешал другим – они жили по принципу: “Моя хата с краю”.
Беликов же въехал со своей хатой в чужие жизни, беспардонно и беспощадно разрушал их. После смерти его лицо, освобожденное от страха, наконец стало веселым и кротким. В гробу Беликов наконец смотрелся по-человечески.
Вот почему, как пишет Чехов, “хоронить таких людей, как Беликов, это большое удовольствие”. Его смерть – намек, слабая надежда на другую, свободную, жизнь, и даже этого достаточно, чтобы душа обрела крылья. Но… “сколько еще таких человеков в футляре осталось. ..и сколько их еще будет…”
Нет, не смешон, а страшен Беликов и ему подобные. Беликов – белый. Не чистый, как первый снег или фата невесты, а лишенный цвета, обесцвеченный от рождения альбинос – но не внешне, а внутренне никакой.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)Чем опасны Беликовы?