Айвенго

ИЗ ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

В. Скотт

Айвенго

Глава I

События, описанные в романе, относятся к концу царствования английского короля Ричарда I. В ту пору английский народ находился в достаточно печальном положении. Король Ричард Львиное Сердце был в плену у коварного и жестокого герцога Австрийского. Место заключения Ричарда было неизвестно. Принц Джон, брат Ричарда, вербовал себе сторонников, намереваясь в случае смерти Ричарда оспаривать престол.

Завоевание Англии норманским герцогом Вильгельмом усилило тиранию феодалов

и углубило страдания низших сословий. Почти все без исключения саксонские принцы и саксонская знать были либо истреблены, либо лишены своих владений. Множество крестьян, доведенных до отчаяния притеснениями феодалов, объединялись в большие отряды, которые хозяйничали в лесах и пустошах.

Французский язык стал языком знати, рыцарства и даже правосудия, тогда как “несравненно более мужественная и выразительная англосаксонская речь была предоставлена крестьянам и дворовым людям”. Однако необходимость обще

Ния между землевладельцами и порабощенным народом, который обрабатывал их землю, послужила основанием для постепенного образования наречия из смеси французского языка с англосаксонским, говоря на котором, они могли понимать друг друга. Так мало-помалу возник английский язык настоящего времени.

На поляне в лесу сидели двое простолюдинов. На шее у каждого виделось наглухо запаянное кольцо. На этом своеобразном воротнике у одного из них, свинопаса, было начертано саксонскими буквами: “Гурт, сын Беовульфа, прирожденный раб Седрика Ротервудского”. У другого на руках виднелись серебряные браслеты, а на шее серебряный ошейник с надписью: “Вамба, сын Безмозглого, раб Седрика Ротервудского”. К его шапке были прикреплены колокольчики. Вамба был шутом своего господина.

Пес Гурта разогнал свиней в разные стороны. Гурт с Вамбой попытались исправить положение. Собирая стадо, они обсуждали, как норманские слова влияют на язык саксов. Например, Вамба заметил, что “бык, пока его пасут рабы, вроде нас, носит свою саксонскую кличку “оке”, когда же он оказывается перед знатным господином, чтобы тот его отведал, бык становится пылким и любезным французским рыцарем “Биф””.

Глава II

К тому месту, где стояли шут и свинопас, подъехала группа всадников. Первый всадник, судя по его облачению – духовное лицо высокого ранга. “Его лицо так же мало говорило о смирении, как и одежда о презрении к мирской роскоши. Спутником духовной особы был человек высокого роста, старше сорока лет, худощавый, сильный и мускулистый. Во взгляде его смелых, темных, проницательных глаз можно было прочесть целую историю об испытанных и преодоленных опасностях. У него был такой вид, точно ему хотелось вызвать сопротивление своим желаниям только для того, чтобы смести противника с дороги, проявив свою волю и мужество… Вообще в наружности этого воина и его свиты было что-то дикое и чужеземное. Одежда его оруженосцев блистала роскошью, восточные слуги носили серебряные обручи на шеях и браслеты на полуобнаженных смуглых руках и ногах”.

Первый всадник – широко известный всей округе аббат Эймер. В те времена не слишком строго относились к поведению монахов и священников, так что он пользовался доброй славой среди соседей. Его веселый и вольный нрав и постоянная готовность даровать отпущение мелких прегрешений делали его любимцем всех местных дворян. Дамы относились без излишней суровости к поведению человека, который не только являлся поклонником прекрасного пола, но и “умел прогонять смертельную скуку, часто одолевавшую женщин в старинных покоях феодальных замков”.

Эймер и его спутник поинтересовались, как им проехать в замок Ротервуд, к хозяину Вамбы и Гурта, Седрику Саксу. Эймер представил своего спутника “наполовину монахом, наполовину воином”, рыцарем Ордена Храма (Орден Храма (или орден Тамплиеров) возник в 1119 г. Обладал не только значительными земельными владениями, но и большим политическим влиянием). Но шут, поколебавшись, указал всадникам неверную дорогу, чтобы они не побеспокоили его любимого хозяина и его воспитанницу, красавицу леди Ровену.

Всадники поскакали в направлении, указанном Вамбой. По пути Эймер рассказал своему спутнику, рыцарю Бриану де Буагильберу о Седрике Саксе. Седрик “похваляется своим кровным родством с тем самым народом, от которого многие из его соплеменников охотно отрекаются, чтобы избегнуть бедствий, выпадающих на долю побежденного. Леди Ровена поистине чудо красоты. Седрик ей не отец, а только дальний родственник, он изгнал из дому единственного сына только за то, что тот дерзнул поднять влюбленные глаза на эту красавицу”.

Встреченный незнакомец вызвался проводить всадников в Ротервуд. Ему дали лошадь, и он с детства знакомыми ему тропинками вскоре привел своих спутников к величественному замку Ротервуд.

Глава III

Вся обстановка Ротервуда отличалась суровой саксонской простотой, которой гордился хозяин. В замке была приготовлена вечерняя трапеза для Седрика Сакса. По лицу Седрика было видно, что он “человек прямодушный, нетерпеливый и вспыльчивый. Он отличался крепким телосложением человека, привыкшего переносить суровые лишения на войне или усталость на охоте. Широкое лицо с большими голубыми глазами дышало смелостью и прямотой и выражало такое благодушие, которое легко сменяется вспышками внезапного гнева. В его глазах блистали гордость и постоянная настороженность, потому что этот человек всю жизнь защищал свои права, посягательства на которые непрестанно повторялись. Седина едва пробивалась в волосах, хотя ему шел шестидесятый год”.

Слуга доложил, что аббат Эймер и рыцарь Бриан де Буагильбер, командор ордена храмовников, с небольшой свитой просят оказать им гостеприимство и дать ночлег на пути к месту рыцарского турнира.

Имя де Буагильбера было хорошо известно Седрику. Он знал, что о рыцаре говорили немало и доброго и худого. По слухам, он зарекомендовал себя как один из храбрейших рыцарей ордена Храма, но погряз в обычных для храмовников пороках. Де Буагильбер был горд, дерзок, злобен и сластолюбив. Опасаясь ненужных последствий, Седрик передал Ровене, что не станет ожидать ее выхода к столу, “если только на то не будет ее особого желания”. “Сегодня у нее будет особое желание, – ответила служанка, – последние новости из Палестины ей всегда интересно послушать”.

Поздние гости вошли в зал.

Глава IV

Помимо аббата Эймера и рыцаря де Буагильбера в зал вошел и их проводник в одежде пилигрима. Чуть позже появилась леди Ровена. “Ровена была прекрасно сложена и высока ростом. Цвет ее кожи отличался ослепительной белизной. Ясные голубые глаза, опушенные длинными ресницами, смотрели из-под тонких бровей каштанового цвета, придававших выразительность ее лбу. Кроткое выражение больше всего шло к ее лицу. Однако привычка ко всеобщему поклонению и к власти над окружающими придала этой саксонской девушке особую величавость, дополняя то, что дала ей сама природа. Густые волосы светло-русого оттенка, завитые изящными локонами, были украшены драгоценными камнями и свободно падали на плечи, что в то время было признаком благородного происхождения. К платью пунцового цвета была прикреплена легкая шелковая вуаль с золотым узором. Эгу вуаль при желании можно было накинуть на лицо и грудь или набросить на плечи”. В присутствии посторонних Ровена, как правило, прикрывала лицо в соответствии с обычаями того времени.

Гости заговорили о предстоящем рыцарском турнире, предложили сопровождать Седрика и Ровену на турнир, объясняя, что так они будут под надежной охраной. Седрик отклонил предложение, поскольку считал самого себя отважным бойцом. Кроме того, их с Ровеной будет сопровождать его сосед Ательстан Конингсбургский с такой свитой, что никому не придется бояться разбойников. Ровена попросила гостей сообщить последние новости о Палестине.

Разговор был прерван появлением слуги, который доложил, что у ворот стоит странник и умоляет впустить его на ночлег. Это еврей, он назвал себя Исааком из Йорка.

Глава V

Никто не знал, куда усадить еврея, поскольку находиться в обществе неверного считалось оскорбительным даже для простолюдина. Вмешался Вамба. Кивнув на слуг-азиатов, которые вошли в зал вместе с рыцарем де Буагильбером, шут заметил, что не понимает, чем “поклонники Махмуда и Термаганта лучше евреев – народа, когда-то избранного самим богом”.

Вошел Исаак, худощавый старик высокого роста. “Черты его лица были тонкие и правильные; орлиный нос, проницательные черные глаза, высокий лоб, изборожденный морщинами, длинные седые волосы и большая борода могли бы производить благоприятное впечатление, если бы не так резко изобличали его принадлежность к племени, которое в те темные века было предметом отвращения для суеверных и невежественных простолюдинов, а со стороны корыстного и жадного дворянства подвергалось самому лютому преследованию. Исаак стоял в стороне от всех, тщетно ожидая, не найдется ли для него местечка, где бы он мог присесть и отдохнуть. Наконец пилигрим, сидевший на скамье у камина, сжалился над ним и встал с места”.

Эймер продолжал разговаривать с Седриком об охоте. Леди Ровена углубилась в беседу с одной из своих прислужниц, а надменный рыцарь Храма, поглядывая то на еврея, то на саксонскую красавицу, задумался. Он был поражен красотой Ровены и “проспорил” Эймеру золотую цепь (условием спора было признать или нет девушку первой красавицей). По просьбе Ровены пилигрим рассказал о доблести рыцарей короля Ричарда в Палестине. При этом де Буагильбер выглядел злым и растерянным.

Пилигрим перечислил поименно пятерых наиболее храбрых саксонских рыцарей. Шестой, по его словам, был совсем юный рыцарь, малоизвестный и менее знатный. Бриан де Буагильбер объявил, что его звали рыцарь Айвенго. При этом храмовник снял с шеи золотую цепь и попросил аббата Эймера принять на хранение его залог в знак того, что, когда рыцарь Айвенго вступит на английскую землю, он немедленно будет вызван на бой с Брианом де Буагильбером.

Леди Ровена поручилась своим именем и доброй славой, что Айвенго даст этому гордому рыцарю желаемое удовлетворение.

Глава VI

Леди Ровена пожелала поговорить с пилигримом о рыцаре Айвенго. Но единственное, что смог вспомнить пилигрим, это то, что Айвенго похудел и стал смуглее с тех пор, как прибыл в Палестину в свите Ричарда Львиное Сердце. Его лицо было омрачено глубокой печалью. Но пилигрим не подходил к нему, потому что не был знаком с ним.

У слуг странник осведомился, где спят свинопас Гурт и Исаак. Еврею пилигрим посоветовал бежать из Ротервуда, потому что слышал, как де Буагильбер по-арабски приказал своим сарацинам схватить его и отвести в замок Филиппа де Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бефа. Эти рыцари пользовались дурной славой. Без сомнения, в их замках Исаака ожидали жестокие пытки с целью получения выкупа.

По требованию пилигрима Гурт выпустил его и еврея из замка. При этом пилигрим прошептал ему что-то на ухо по-саксонски. Гурт неожиданно поцеловал его руку с величайшим почтением. Пилигрим проводил Исаака в безопасное место – город Шеффилд.

Награды за спасение жизни старика пилигрим не требовал. Но Исаак догадался, что тот больше всего хотел иметь коня и вооружение. Под странническим одеянием молодого человека были спрятаны рыцарская цепь и золотые шпоры. Исаак написал записку, по которой богатый еврей Кирджат Джайрам выдал неизвестному рыцарю в долг доспехи и великолепного боевого коня.

Глава VII

На рыцарском турнире сражались рыцари-зачинщики Бриан де Буагильбер, Реджинальд Фрон де Беф, Филипп де Мальвуазен, Гуго де Гранмениль и Ральф де Випонту.

Мало-помалу галереи наполнились рыцарями и дворянами. Нижние галереи и проходы оказались битком набиты зажиточными иоменами (свободными земледельцами) и мелкими дворянами.

Появился принц Джон. “Даже те, кто замечал в наружности принца выражение разнузданной дерзости, крайнего высокомерия и полного равнодушия к чувствам других людей, не могли отрицать того, что он не лишен некоторой привлекательности, свойственной открытым чертам лица, правильным от природы и приученным воспитанием к выражению приветливости и любезности, которые легко принять за естественное простодушие и честность. Такое выражение лица часто и совершенно напрасно также принимают за признак мужественности и чистосердечия, тогда как под ними обычно скрываются беспечное равнодушие и распущенность человека, сознающего себя, независимо от своих душевных качеств, стоящим выше других благодаря знатности происхождения, или богатства, или каким-нибудь иным случайным преимуществам “.

Исаак, богато разодетый, протискивался сквозь толпу, стараясь найти место в переднем ряду нижней галереи для своей дочери. “Прекрасная Ревекка могла с честью выдержать сравнение с самыми знаменитыми английскими красавицами. Она была удивительно хорошо сложена, и восточный наряд не скрывал ее фигуры”. Исаак неосторожно толкнул норманского дворянина. Готова была вспыхнуть ссора, но вмешался Джон.

Принц решил, что его “денежный вельможа и его хорошенькая еврейка получат места на верхней галерее”. Он пытался выгнать “саксонских мужланов – Седрика Сакса и Ательстана Конингсбургского, которыіі, как потомок последнего короля саксонской династии, пользовался величайшим почетом со стороны всех саксов, уроженцев северной Англии”. Шут Вамба предотвратил несчастье неожиданным вмешательством: он выскочил вперед и, став между своим хозяином и Исааком, выхватил из-под полы плаща большой кусок свинины и поднес его к самому носу Исаака. Исаак резко попятился назад, оступился и покатился вниз по лестнице. Ссора окончилась всеобщим хохотом.

Глава VIII

Принц Джон напомнил аббату Эймеру о необходимости назначить королеву любви и красоты, которая будет на второй день турнира раздавать награды. Джон хотел отдать этот титул Ревекке, но тут даже свита принца зароптала. Рыцарь де Браси посоветовал принцу оставить трон незанятым, и пусть тот, кто выйдет победителем, сам изберет королеву.

Правила турнира были таковы. Пять рыцарей-зачинщиков вызывают на бой всех желающих. Каждый рыцарь, участвующий в турнире, имеет право выбрать себе противника из числа пяти зачинщиков. Если рыцарь прикоснулся к щиту острием копья, это значило, что он желает биться насмерть. На другой день состоится всеобщий турнир; в нем смогут принять участие все присутствующие рыцари. Королева любви и красоты увенчает рыцаря, которого принц признает наиболее доблестным из всех, лавровым венком из чистого золота. На третий день были назначены состязания в стрельбе из луков, бой быков и другие развлечения для простого народа.

Победа долгое время оставалась на стороне рыцарей-зачинщиков. Среди зрителей начался ропот; дело в том, что из числа пяти зачинщиков Мальвуазен и Фрон де Беф не пользовались расположением народа за свою жестокость, а остальных, кроме Гранмениля, не любили, потому что они были чужестранцы. Седрик Сакс, хотел, чтобы Ательстан попытался вырвать победу из рук храмовника и его товарищей. Но Ательстан был так ленив и настолько лишен честолюбия, что не мог этого сделать. Принц Джон со своими приближенными начал толковать о присуждении приза Бриану де Буагильберу.

В это время подъехал новый рыцарь. На нем был стальной панцирь с богатой золотой насечкой. Девиз на его щите изображал молодой дуб, вырванный с корнем, под которым была надпись на испанском языке: “Лишенный наследства”.

Ехал он на превосходном вороном коне. Ловкость, с которой он управлял лошадью, и юношеская грация его движений сразу расположили к нему сердца большинства зрителей. Рыцарь ударил острым концом своего копья в щит Бриана де Буагильбера. Во время схватки сразу стало ясно, что преимущество на стороне неизвестного рыцаря. Де Буагильбер был повержен.

Вслед за тем Рыцарь Лишенный Наследства одержал легкую, но решительную победу над остальными четырьмя рыцарями-зачинщиками. При этом он продемонстрировал столько же великодушия, сколько до сих пор выказывал мужества и ловкости. У Гранмениля лошадь была молодая и слишком горячая. Во время стычки она так шарахнулась в сторону, что всадник не мог попасть в цель, противник же его, вместо того чтобы воспользоваться таким преимуществом, поднял копье и проехал мимо. Гранмениль признал себя побежденным не только искусством, но и любезностью своего противника.

Тысячи радостных голосов приветствовали решение принца, присудившего приз этого дня Рыцарю Лишенному Наследства.

Глава IX

Распорядители турнира первыми поздравили победителя. Они попросили его снять шлем или поднять забрало, прежде чем он предстанет перед принцем Джоном, чтобы получить из его рук приз. Однако Рыцарь Лишенный Наследства с изысканной вежливостью отклонил их просьбу. Двое богато одетых конюхов вывели на арену великолепного коня в полном боевом снаряжении

Самой тонкой работы. Принц Джон надел на конец копья венец из зеленого атласа, который был окружен золотым обручем, украшенным зубцами в виде сердец и наконечников стрел, – корону королевы красоты. Ее победитель должен был надеть на самую, по его мнению, красивую женщину из присутствовавших на турнире. Джон рекомендовал ему выбрать Алисию, дочь могущественного советника принца Вальдемара Фиц-Урса. Но рыцарь остановился перед балконом, где сидела леди Ровена, и положил венец к ее ногам. Герольды провозгласили леди Ровену королевой любви и красоты.

Принц Джон пригласил рыцаря, Ровену и Седрика принять участие в пиршестве вместе с ним и его свитой. Однако и победитель, и королева вежливо отклонили приглашение Джона, ссылаясь на усталость.

Глава X

Едва Рыцарь Лишенный Наследства вошел в свой шатер, как явились оруженосцы побежденных им рыцарей с конями и оружием. По правилам рыцарства, ему предоставлялось право удержать их при себе или взять за них выкуп. Всем, кроме оруженосца де Буагильбера, рыцарь сообщил, что возьмет незначительный выкуп от их хозяев. От де Буагильбера он не принял ни доспехов, ни выкупа, поскольку тот – его смертельный враг.

Гурт самовольно ушел от Седрика и стал оруженосцем Рыцаря Лишенного Наследства. Тот передал ему мешок с золотом для Исаака за коня и доспехи, которые он достал рыцарю в долг. Исаак несказанно удивился, что рыцарь вернул ему деньги. Выходя, Гурт заметил Ревекку. Она спросила его, каким образом рассчитался он с Исааком, и Гурт передал ей все подробности дела. Девушка вернула ему сотню цехинов (цехин – старинная венецианская золотая монета).

Глава XI

Ночные приключения Гурта этим не кончились. На него накинулись разбойники. Они спросили, сколько у Гурта с собой денег и кто его хозяин. Им показалось странным, что победитель турнира не взял доспехи и коня храмовника Бриана де Буагильбера. Гурт объяснил, что его хозяин и храмовник находились в смертельной вражде, и потому между ними не могло быть мира. Атаман разбойников объяснил своим сподвижникам, что этот рыцарь так же беден и обездолен, как они сами, он добывает себе хлеб насущный острым мечом. Это он побил Фрон де Бефа и Мальвуазена так, как разбойники сами побили бы, если б могли. Они должны уважать рыцаря за то, что он объявил вражду не на жизнь, а насмерть Бриану де Буагильберу. Поэтому благородные разбойники не вправе обирать его оруженосца.

Атаман предложил Гурту и своему сподвижнику Мельнику оттузить друг друга дубинками, чтобы окончательно решить, следует ли обирать Гурта или нет. Долго противники сражались с равным успехом. Наконец Гурт проворно перехватил дубину в правую руку и изо всей силы треснул Мельника по голове. Противник растянулся на траве. Предводитель разбойников отпустил Гурта невредимым и посоветовал помалкивать о том, что с ним приключилось.

Глава XII

На второй день турнира все желавшие помериться силами рыцари разделились на две партии, которые должны были сражаться друг с другом.

В соответствии с обычаями турниров Рыцарь Лишенный Наследства был признан главой первой партии, Бриан де Буагильбер, как лучший после него боец предыдущего дня, назначен был главой второй. Ательстан облекся в боевой панцирь и заявил, что станет в ряды бойцов. К немалому удивлению Седрика, он записался в партию Бриана де Буагильбера. Хотя по вялости характера Ательстан ничем не проявил своей особой преданности леди Ровене, тем не менее он был далеко не равнодушен к ее красоте. Ательстан считал, что его брак с Ровеной дело решенное, так как Седрик и другие родственники красавицы выразили свое согласие.

Красивое и вместе с тем устрашающее зрелище представляли эти рыцари, молодцевато сидевшие на конях, в богатых доспехах, готовые устремиться в ожесточенный бой. Передние ряды обеих партий полным галопом понеслись друг на друга и сшиблись посреди арены с такой силой, что гул был слышен за целую милю.

Битва шла с переменным успехом. Но мало-помалу ряды сражавшихся стали редеть: одни признали себя побежденными, других прижали к ограде в конце арены, третьи лежали на земле раненые, и храмовник с Рыцарем Лишенным Наследства сошлись наконец лицом к лицу.

Соперники схватились со всей яростью смертельной вражды. Искусство, с каким они наносили и отражали удары, было таково, что у зрителей невольно вырывались единодушные возгласы восторга и одобрения. Но именно в эту минуту партия Рыцаря Лишенного Наследства оказалась в очень трудном положении: на одном фланге его сторонников теснила богатырская рука Реджинальда Фрон де Бефа, на другом могучий Ательстан опрокидывал и рассеивал всех, попадавшихся ему на пути. Оба эти рыцаря повернули коней и с разных сторон помчались на Рыцаря Лишенного Наследства. Невероятно, чтобы один человек мог устоять против такого неожиданного и неравного нападения, если бы его не предупредили общие крики зрителей. Изо всей силы ударив храмовника, он осадил свою лошадь назад и увернулся от нападения Ательстана и Реджинальда Фрон де Бефа. Вся знать стала единодушно упрашивать принца Джона поскорее бросить жезл на арену (тогда бой следовало прекратить), чтобы спасти доблестного рыцаря от бесславного поражения, вызванного численным превосходством противников. Но принц медлил. Рыцарь Лишенный Наследства не нравился ему. Джон хотел, чтобы он был повержен.

Тогда один рыцарь в черном (по прозвищу Черный Лентяй) из числа сторонников Рыцаря Лишенного Наследства помчался на помощь своему предводителю. Фрон де Беф, оглушенный яростным ударом, рухнул на землю вместе с лошадью. Тогда Черный Лентяй направил коня к Ательстану Конингсбургскому. Бросив меч, сломавшийся в схватке с Фрон де Бефом, он выхватил из рук увальня сакса тяжелую секиру и так ударил его по гребню шлема, что Ательстан без чувств растянулся на земле.

Черный Рыцарь спокойно отъехал в северный конец ристалища, предоставляя своему предводителю самому расправиться с Брианом де Буагиль – бером. Лошадь храмовника свалилась. Бриан де Буагильбер скатился на землю. Его противник мигом соскочил с коня и, занеся меч над головой поверженного врага, велел ему сдаваться. Тогда Джон избавил Буагильбера от унижения признать себя побежденным: принц бросил на арену свой жезл и тем положил конец состязанию.

Теперь принцу Джону предстояло рассудить, кто из рыцарей наиболее отличился в бою. Он решил отдать пальму первенства Черному Лентяю. Некоторые из присутствовавших возражали принцу, указывая, что честь победы на турнире принадлежала рыцарю Лишенному Наследства. К удивлению всех присутствующих, Черного Рыцаря нигде не могли отыскать. Нельзя было откладывать признание прав Рыцаря Лишенного Наследства, и он был провозглашен героем дня.

Ровена сошла с возвышения и собралась возложить венец на шлем рыцаря. Но тут все распорядители воскликнули в один голос, что нужно, чтобы он обнажил голову. Слабый крик вырвался из груди Ровены, когда она увидела, кто скрывался под шлемом Рыцаря Лишенного Наследства. Она узнала своего возлюбленного – Айвенго. Ровена опустила на его голову великолепный венок, назначенный в награду победителю, и сказала, что никогда венец рыцарства не был возложен на более достойное чело. Израненный, потерявший много крови, Айвенго упал в обморок.

Глава XIII

Принц Джон не подозревал, что под доспехами победителя скрывался любимец его брата, короля Ричарда. Вальдемар Фиц-Урс, ходивший из любопытства взглянуть на Айвенго, воротился в ложу принца и сказал, что рыцарь, вероятнее всего, смертельно ранен, но уже унесен с ристалища и находится на попечении друзей.

Принцу передали записку: на печати были изображены три лилии. Принц с явным волнением развернул письмо и, когда прочел его, встревожился еще сильнее. Записка гласила, что король Ричард получил свободу. Принцу требовалось срочно связаться со всеми своими союзниками внутри страны и получить их поддержку. Он распорядился, чтобы состязание в стрельбе из луков состоялось в тот же день.

Выступая один за другим, стрелки уверенно посылали в цель свои стрелы. Лучше других стрелял Губерт, лесничий, состоявший на службе у Мальвуазена. Однако его обошел дерзкий иомен Локсли, смело и открыто разговаривавший с самим принцем Джоном. Локсли пустил стрелу в цель с беспечным видом, почти не целясь. Его стрела вонзилась в мишень на два дюйма ближе к центру, чем у Губерта. Вторая стрела Локсли расщепила торчащую в мишени стрелу лесничего. Зрители, теснившиеся вокруг, были так потрясены этим чудом искусства, что даже не выражали своего изумления обычными в таких случаях возгласами.

Принц пригласил Локсли на службу в свою дружину. Но тот вежливо отказался, мотивируя отказ тем, что дал обет, что если когда-либо поступит на службу, то не иначе, как к королю Ричарду.

Глава XIV

Принц Джон задал роскошный пир в замке Ашби. “Приглашено было множество гостей. Принц Джон, сознавая необходимость снискать популярность среди местного населения, пригласил несколько знатных семейств саксонского и датского происхождения, а также местных нетитулованных дворян”. В связи с этим принц намеревался обойтись со своими гостями-саксами с непривычной любезностью. “Не было человека, который мог бы с такой готовностью, как принц Джон, подчинять свои чувства корыстным интересам, но свойственные ему легкомыслие и вспыльчивость постоянно разрушали и сводили на нет все, что успевало завоевать его лицемерие.

В этом смысле особенно показательно было его поведение в Ирландии, куда послал его отец, Генрих II, с целью завоевать симпатии жителей этой страны, только что присоединенной к Англии. Ирландские вожди старались оказать юному принцу всевозможные почести, выразить верноподданнические чувства и стремление к миру. Вместо того чтобы любезно отнестись к встретившим его ирландским вождям, принц Джон и его свита не могли удержаться от искушения подергать их за длинные бороды. Подобное поведение, разумеется, жестоко оскорбило именитых представителей Ирландии и роковым образом повлияло на отношение этой страны к английскому владычеству.

Леди Ровена по нездоровью не могла принять его приглашение. Седрик и Ательстан присутствовали на пиру в старинной саксонской одежде. Их костюмы, сшитые из дорогой материи, вовсе не были безобразны, но по своему покрою они так отличались от модных нарядов остальных гостей, что принц и Вальдемар Фиц-Урс при виде саксов насилу удержались от смеха. Норманские дворяне, привыкшие к большой роскоши, были довольно умеренны в пище и питье. Они охотно предавались удовольствию хорошо поесть, но отдавали предпочтение изысканности, а не количеству съеденного. Норманны считали обжорство и пьянство отличительными признаками побежденных саксов и считали эти качества свойственными низшей породе людей.

Норманские рыцари и дворяне со смехом смотрели на бесхитростное поведение Седрика и Ательстана, не привыкших к подобным пирам. Эти не обученные хорошим манерам саксы несколько раз погрешили против условных правил, установленных для хорошего общества. Между тем, как известно, человеку несравненно легче прощаются серьезные прегрешения против благовоспитанности или даже против нравственности, нежели незнание малейших предписаний моды или светских приличий. Седрик после мытья рук обтер их полотенцем, вместо того чтобы обсушить их, изящно помахав ими в воздухе”.

За круговой чашей гости разговорились о подвигах прошедшего турнира, о неизвестном победителе в стрельбе из лука, о Черном Рыцаре, отказавшемся от заслуженной славы, и о доблестном Айвенго, купившем победу столь дорогой ценой. Один принц

Джон сидел, угрюмо нахмурясь. Видно было, что какая-то тяжкая забота легла на его душу.

Джон спросил о причине изгнания Айвенго из родительского дома. Седрик не считал сыном непокорного юношу, который отрекся от нравов и обычаев предков. Он покинул отчий дом и присоединился к легкомысленным дворянам, составляющим двор Ричарда. Одной из главных причин ссоры отца с сыном послужило унизительное согласие Айвенго принять на правах вассала те поместья, которыми его предки владели по праву.

Придворные с любезными улыбками наперебой изощрялись в насмешках над прямодушным Седриком. Он побагровел от гнева. Чтобы сгладить ситуацию, Джон попросил Седрика поднять кубок за здравие какого-нибудь, по мнению Седрика, достойного норманна. Седрик произнес здравицу в честь Ричарда Львиное Сердце. Некоторые, в том числе Фрон де Беф и храмовник, вовсе не притронулись к своим кубкам. Однако никто не дерзнул открыто возразить против тоста в честь законного короля.

Джон позвал Фиц-Урса для беседы с глазу на глаз. Принц крайне обеспокоился тем, с какой готовностью дворяне поддержали тост за Ричарда. Фиц-Урс, обращаясь к рыцарю де Браси, заметил, что и сам принц порядком струсил. От одного имени брата его трясло как в лихорадке. Фиц-Урс понял, как плохо быть советником принца, которому не хватает твердости и постоянства как в добрых, так и в худых делах.

Глава XV

“Никогда паук не затрачивал столько усилий на восстановление своей разорванной паутины, сколько затратил Вальдемар Фиц-Урс, чтобы собрать разбежавшихся сторонников клики принца Джона. Немногие из них присоединились к нему, разделяя его стремления, и никто из личной привязанности. Оратор выставлял доводы, стараясь приспособиться к воззрениям каждого. Большинство из дворян согласилось явиться в Йорк, где они должны были окончательно договориться о короновании принца Джона”.

О принце Джоне рыцарь де Браси и Фиц-Урс одного мнения. Джон “слишком слабый человек, чтобы стать решительным монархом, слишком деспотичен, чтобы быть приятным монархом, слишком самонадеян и дерзок, чтобы быть популярным монархом, и слишком неустойчив и труслив, чтобы долгое время оставаться монархом. Но это тот монарх, в царствование которого Фиц-Урс и де Браси надеялись возвыситься и процветать”, а потому Фиц-Урс помогал ему своей политикой, а де Браси копьями своих вольных дружинников.

Де Браси отметил, что таких знатных саксов, как Седрик и Ательстан, в стране совсем мало, а чтобы довершить дело завоевания, нужно, чтобы ни одного не осталось. Он задумал напасть на них по дороге с турнира под видом разбойника и отнять у них красавицу Ровену. Во всем будут винить разбойников из йоркширских лесов. Этот план составил Бриан де Буагильбер. Он поможет де Браси совершить нападение: сам будет изображать со своими людьми разбойников, а де Браси, переменив платье, отобьет у них красавицу.

Однако Фиц-Урс посоветовал ему ни на минуту не оставлять Ровену в руках своего сомнительного союзника. Возможно, де Браси посчастливится отнять ее у саксов, вырвать Ровену из когтей Буагильбера будет практически невозможно. “Это такой сокол, который привык сам хватать куропаток и умеет крепко держать свою добычу”.

Глава XVI

Черный Лентяй, оказав помощь Айвенго, тотчас покинул арену и скоро углубился в лес, держа путь к северу, избегая проторенных дорог. Рыцарь подъехал к хижине, перед дверью которой воткнуто было в землю очищенное от ветвей деревце с перекладиной наверху, служившее бесхитростной эмблемой креста.

Рыцарь попросил отшельника – обитателя хижины – проявить милосердие и гостеприимство. Отшельник долго не открывал ему дверь, ссылаясь на то, что гостя нечем угостить. Рыцарь ударил в дверь ногой. Дверь распахнулась, и перед рыцарем предстал отшельник – человек высокого роста, крепкого телосложения, в длинной власянице, подпоясанной соломенным жгутом. В одной руке он держал зажженный факел, а в другой толстую и увесистую дубинку. Они уселись и некоторое время внимательно смотрели друг на друга. Каждый из них думал, что редко ему случалось встречать более крепкого и атлетически сложенного человека, чем тот, который в эту минуту сидел перед ним.

Отшельник принес миску с горохом. Он произнес длинную молитву, от латинского языка которой осталось всего лишь несколько слов. По окончании молитвы монах показал гостю пример, скромно положив себе в рот с белыми и крепкими зубами, похожими на кабаньи клыки, три или четыре горошины. Лицо и могучее сложение отшельника говорили скорее о сочных кусках мяса и окороках, нежели о горохе и бобах, и это сразу бросилось в глаза рыцарю.

Отшельник назвался причетником из Копменхерста. Черный Рыцарь быстро выведал, что на самом деле у мнимого отшельника полно еды в закромах. Чтобы избавить рыцаря от греха излишнего любопытства, отшельник открыл и другой потайной чулан и вынул оттуда два палаша и два щита. Рыцарь обещал, что не станет больше приставать с обидными расспросами. Кроме того, он заметил в шкафу арфу, на которой состязаться с хозяином гораздо сподручнее, чем на мечах.

Глава XVII

Гость привел струны арфы в порядок и спросил хозяина, что ему спеть – сервенту на языке ок, виреле, или балладу на простонародном английском языке (сирвента – жанровая форма поэзии провансальских трубадуров XII в. Сирвенты писались на политические и военные темы. Ок – язык, распространенный в средневековом Провансе, где в XII в. получила большое развитие рыцарская поэзия. Виреле – старофранцузская стихотворная форма, состоящая из трех трехстиший). Отшельник желал услышать балладу. Черный Рыцарь очень выразительно спел балладу “Возвращение крестоносца” – о том, как рыцарь был “подвигнут на славный бой” прекрасными очами своей возлюбленной.

Когда баллада была пропета до конца, пустынник решительно заявил, что песня хороша и спета отлично. По его мнению, однако, саксы слишком долго водились с норманнами и стали на их манер сочинять печальные песенки. С этими словами отшельник взял арфу и позабавил гостя песенкой “Босоногий монах”. Содержание ее сводилось к следующему: монах “счастливее всех”, потому что “если дама в слезах, утешит ее босоногий монах”, “чужое добро он сочтет за свое, за ужином пьет он отменнейший эль, и мягкую стелют монаху постель, хозяина выгонят вон впопыхах, чтоб сладко поспал босоногий монах”.

Попойка продолжалась на славу. Много песен было спето Черным Рыцарем и веселым отшельником. Но вдруг их веселую пирушку нарушил сильный стук в дверь лачуги.

Глава XVIII

Когда Седрик Сакс увидел, как его сын упал без чувств на турнире, он вначале хотел послать своих людей позаботиться о нем, но затем передумал. В присутствии такого общества Седрик не мог заставить себя признать сына, которого изгнал из дома и лишил наследства. Толпа разошлась, а Айвенго уже нигде не было видно. Он, по-видимому, находился на попечении друзей. Чувства оскорбленной гордости и негодования, вызванные тем, что Седрик называл “сыновней непочтительностью Уилфреда” (т. е. нежелание следовать обычаям предков), снова взяли верх над родительской привязанностью.

Седрик возвратился с пиршества у принца в плохом настроении, и ему нужен был повод, чтобы выместить на ком-нибудь свой гнев. В этот момент беглый Гурт (который ушел от хозяина,

Чтобы стать оруженосцем Айвенго) в первый раз попался на глаза Седрику. Седрик приказал заковать беглого раба в кандалы. Когда же разгневанный Сакс заметил в стороне собаку Гурта, с которой тот пас свиней, он пустил в нее дротик. Дротик задел плечо собаки и едва не пригвоздил ее к земле. Бедный пес взвыл и опрометью кинулся прочь с дороги разгневанного Седрика.

У Гурта сердце облилось кровью при этом зрелище. Гурт заявил Вамбе, чтобы тот передал хозяину, “что Гурт ни из любви, ни из страха не станет больше служить ему. Он может снять с него голову, может отстегать плетьми, может заковать в цепи, но он Седрику больше не слуга”.

“Между тем Седрик и Ательстан, ехавшие впереди, беседовали о состоянии страны, о несогласиях в королевской фамилии, о распрях и вражде среди норманских дворян; они обсуждали, возможно ли во время приближавшейся междоусобной войны избавиться от норманского ига или по крайней мере добиться большей национальной независимости.

Говоря о подобных предметах, Седрик всегда воодушевлялся. Восстановление независимости саксов было кумиром его души, и этому кумиру он добровольно принес в жертву свое семейное счастье и судьбу своего сына. Но для того чтобы осуществить этот великий переворот в пользу коренных англичан, необходимо было объединиться и действовать под водительством вождя, и этот вождь должен был происходить из древнего королевского рода”. На роль такого вождя Седрик прочил Ательстана, прямого потомка последнего саксонского короля. “Но каковы бы ни были достоинства Ательстана, многие из саксов склонны были признавать первенство за леди Ровеной. Она происходила от короля Альфреда, а ее отец настолько прославился своей мудростью, отвагой и благородным нравом, что память его высоко чтили все его соотечественники.

Если бы Седрик захотел, ему бы ничего не стоило стать во главе третьей партии, не менее сильной, чем две другие. За Ательстана и леди Ровену говорило их королевское происхождение, но он мог противопоставить им свою храбрость, деятельный нрав, энергию и, главное, ту страстную преданность делу, которая заставила земляков прозвать его Саксом.

Однако даже тень тщеславного себялюбия была чужда Седрику, и, вместо того чтобы еще более разъединить свой и без того слабый народ созданием собственной партии, Седрик стремился устранить уже существовавший раскол; важной частью его плана было выдать леди Ровену замуж за Ательстана и таким образом слить воедино обе партии. Препятствием к его осуществлению послужила взаимная привязанность леди Ровены и его сына. Это и было главной причиной изгнания Уилфреда из родительского дома. Ровена высказала возмущение и негодование. Она решительно противилась всякому давлению и наотрез отказалась давать кому-либо право направлять ее привязанности. Ровена, одаренная большим здравым смыслом, считала планы Седрика совершенно неосуществимыми, а для себя лично нежелательными”.

Сам Ательстан считал, что цель его – восшествие на престол и брак с Ровеной – уже практически достигнута. “Но лишь только начинали обсуждать планы, как возвести его на королевский престол, тут он оказывался все тем же Ательстаном Неповоротливым, туповатым, нерешительным и непредприимчивым”.

Глава XIX

По пути с турнира в Ротервуд Седрик, леди Ровена и Ательстан со свитой должны были углубиться в дремучие леса, которые в то время считались крайне опасными из-за множества разбойников.

Продолжая углубляться в лес, путешественники встревожились, услышав крики о помощи. Подъехав к тому месту, откуда раздавались голоса, они увидели лежащие на земле конные носилки. Рядом с ними на траве сидела молодая женщина в богатой еврейской одежде, а немного подальше метался старик. Это были Исаак из Йорка и его дочь красавица Ревекка. Исаак объяснил, что в Ашби он нанял шесть человек вооруженной стражи на мулах и конные носилки для перевозки больного друга. Нанятые люди взялись проводить его до города Донкастера. До сих пор они ехали вполне благополучно, но встречный дровосек сказал им, что тут, в лесу, засела большая шайка разбойников. Наемные слуги выпрягли лошадей из носилок и бежали, покинув Исаака с дочерью. Теперь они не могли ни защищаться, ни продолжать свой путь, каждую минуту ожидая нападения разбойников, которые могли их ограбить и даже убить.

Седрик и Ровена, несмотря на страх, вызванный упоминанием о разбойниках, согласились оказать Исааку помощь. Ревекка пробралась сквозь толпу слуг к лошади Ровены, опустилась на колени и, по восточному обычаю, поцеловала край одежды саксонской леди. Ревекка просила ее “во имя откровения на горе Синай, в которое они обе веруют, сжалиться над ними и позволить им ехать под охраной их отряда”. Ревекка произнесла загадочную фразу: “Ради этого больного человека, позвольте нам продолжать путь под вашим покровительством. Если с ним приключится беда, то и последние минуты вашей жизни будут отравлены мыслью, что вы не исполнили того, о чем я прошу вас”.

Ательстан потребовал, чтобы евреи ехали позади всех: там их будет сопровождать Вамба со своим щитом из свинины. Но шут ответил, что свой щит оставил на ристалище – таков же был удел и многих других рыцарей. Ательстан густо покраснел, так как его самого постигла такая участь на второй день турнира.

Разбойники неожиданно появились перед путешественниками и отважно и быстро расправились с ними. Это были переодетые люди де Браси и де Буагильбера. Вамба улучил удобную минуту, спрыгнул с лошади и скрылся в кустах. Его примеру последовал Гурт. Гурт раздумал покидать своего хозяина, потому что тот попал в беду. Теперь их с Вамбой было только двое, но внезапное нападение смелых людей на разбойников могло изменить многое. Гурт призвал шута немедленно отправляться выручать Седрика.

Посовещавшись, друзья решили, что все же такое нападение неразумно. В лесу они встретили другую шайку. По роскошной перевязи с великолепным охотничьим рогом, спокойным манерам, повелительному голосу Вамба тотчас узнал в предводителе иомена Локсли, который одержал победу на состязании стрелков. Гурт вначале опасался довериться ему, но шут разубедил его. За последнее время Вамба убедился, что настоящие разбойники не самые плохие люди. Локсли принял решение выручить Седрика из беды при помощи своих товарищей.

Глава XX

Слуги Седрика, следуя за Локсли, часа через три добрались до небольшой поляны среди леса. В центре ее рос огромный дуб. Под деревом на траве лежали четверо или пятеро иоменов, а поблизости медленно расхаживал часовой.

Заслышав приближение шагов, он тотчас поднял тревогу. Спящие проснулись, вскочили на ноги, и разом натянули луки. Шесть стрел легли на тетиву и направились в ту сторону, откуда слышался шорох, но как только стрелки завидели и узнали Локсли, они приветствовали его с глубоким почтением.

Локсли распорядился, чтобы двое из его товарищей отправились к Торклистону, замку рыцаря Фрон де Бефа. Он объяснил, что “отряд переодетых молодцов везет туда несколько человек пленных”. За ними необходимо наблюдать. Даже если отряд доберется до замка, прежде чем лесные братья успеют собраться с силами, честь обязывает их покарать обидчиков Седрика Сакса.

Сам Локсли и слуги Седрика, глядевшие на него теперь с величайшим почтением и некоторой боязнью, отправились к часовне урочища Копменхерст. В эту минуту отшельник и его гость во все горло распевали старинную застольную песенку. Заслышав стук в дверь, мнимый праведник громовым голосом затянул псалом: “Из бездны воззвал…” и принялся уничтожать следы пиршества. Черный Рыцарь, смеясь от души, продолжал облекаться в свои боевые доспехи, усердно подтягивая хозяину всякий раз, как успевал подавить душивший его хохот.

Локсли приказал отпереть дверь. Узнав его, отшельник сразу успокоился. Однако этого нельзя было сказать о самом отважном иомене. Отшельник не должен принимать неизвестного рыцаря, таковы правила “лесных братьев”. Отшельник заступился за своего гостя. Тот не уставал восхищаться, как быстро отшельник превратился из монаха в разбойника. По словам мнимого отшельника, “стоит исповедать грехи зеленого кафтана моему же серому балахону, и все будет ладно”.

Пока отшельник переодевался, Локсли отвел рыцаря в сторону и сказал ему, что догадался, что он тот самый герой, благодаря которому победа осталась за англичанами на второй день турнира в Ашби. Локсли рассказал ему, что шайка переодетых негодяев захватила в плен знатного англичанина по имени Седрик Сакс, а также его воспитанницу и его друга, Ательстана Конингсбургского, и увезла их в один из замков. Рыцарь поверил Локсли и, ни о чем его не расспрашивая, согласился помочь освободить пленников.

Глава XXI

Вооруженный отряд, взявший в плен Седрика и его спутников, спешил к укрепленному замку, где предполагалось держать их в заключении. Но вскоре наступила полная темнота, а лесные тропинки были, очевидно, мало знакомы похитителям. Несколько раз они останавливались и раза два поневоле возвращались назад.

Де Браси заявил, что он передумал и не расстанется с де Буагильбером, пока добыча не будет доставлена в замок Фрон де Бефа. Тогда де Браси предстанет перед леди Ровеной в своем настоящем виде и скажет, что всему виной сила его страсти. Де Браси имел слишком ясное понятие о нравственности рыцарей-храмовников, и не хотел дать возможность де Буагильберу отбить у него красавицу.

Однако де Буагильбер и не собирался воевать за леди Ровену. В числе пленных у него еще лучшая добыча – прелестная еврейка Ревекка. Его привлекают и денежные мешки старого ростовщика Исаака, и черные очи его дочери.

Седрик всячески старался выпытать от окружавшей его стражи, что они за люди и с какой целью совершили нападение. Но ни гневом, ни уговорами он не добился своей цели. Они продолжали быстро везти его вперед, пока впереди не возник Торкилстон – древний замок, принадлежавший Реджинальду Фрон де Бефу. Как только Седрик завидел очертания поросших мхом зубчатых серых стен замка, ему все сразу стало понятно.

Стража сообщила Ательстану и Седрику, что их поместят отдельно от леди Ровены. Сопротивляться было бесполезно. Потом леди Ровену разлучили и с ее служанками и проводили очень вежливо, но не спросив о ее желании, в отдельную комнату.

Такой же сомнительный почет был оказан и Ревекке, невзирая на мольбы ее отца. Старик в отчаянии предлагал даже деньги, лишь бы дочери дозволено было оставаться при нем.

Седрик рассказал Ательстану, что в зале этого замка пировал его дед с Торкилем Вольфгангером, который угощал здесь доблестного и несчастного Гарольда. (Гарольд – последний англосаксонский король, погибший в битве при Гастингсе. Тости – претендент на англосаксонский престол, которого поддерживала Норвегия (XI в.). Гарольд, правивший в то время Англией, нанес поражение войскам Тости, но затем сам был разбит Вильгельмом Завоевателем). Гарольд шел тогда воевать с норвежцами, ополчившимися против него под предводительством своего брата-бунтовщика Тости. В этом самом зале Гарольд принял посла своего восставшего брата. Гарольд дал ему великодушный и благородный ответ, что Тости, если сложит оружие и будет просить мира, может рассчитывать на братскую любовь и на графство Нортумберлендское в придачу. На вопрос же, какие земельные угодья дарует Гарольд Хардраду (норвежскому королю), Гарольд решительно ответил: “Семь футов английской земли!” Смущенный посланец ретировался, унося с собой для Тости и его союзника зловещий ответ оскорбленного брата. И состоялась лютая схватка, во время которой, показав чудеса храбрости, пали и король норвежский и Тости, а с ними десять тысяч лучшего их войска. “И кто бы подумал, что в тот самый день, когда одержана была это великая победа, тот самый ветер, что развевал победные саксонские знамена, надувал и норманские паруса, направляя их суда к роковым берегам Сассекса! Кто бы подумал, что через несколько дней сам Гарольд лишится своего королевства и получит взамен столько английской земли, сколько назначил в удел своему врагу норвежскому королю!”

Седрик продолжал сокрушаться: “Мы принимали этих чужестранцев с распростертыми объятиями. Они нам были и друзья и доверенные слуги, мы учились у них ремеслам, приглашали их мастеров. В конце концов мы стали относиться с пренебрежением к честной простоте наших славных предков; норманское искусство изнежило нас гораздо раньше, чем норманское оружие нас покорило. Лучше было бы нам жить мирно и свободно, питаться домашними яствами, чем привыкать к заморским лакомствам, пристрастие к которым связало нас по рукам и по ногам и предало в неволю иноземцу! Увы, – продолжал он, с сожалением глядя на Ательстана, – как жаль, что такой вялый дух обитает в столь величественной оболочке! И надо же, чтобы великое дело возрождения Англии зависело от работы такого скверного рычага! Если он женится на Ровене, ее возвышенный дух еще может пробудить в нем лучшие стороны его натуры…”

Седрик велел передать Фрон де Бефу, что они с Ательстаном готовы “так же удовлетворить его корыстолюбие, как если бы имели дело с заправским разбойником. Пусть назначит выкуп за освобождение”. Кроме того, Ательстан передал Реджинальду Фрон де Бефу вызов на смертный бой.

Не успели пленники позавтракать, как внимание их было отвлечено от этого занятия звуками рога, раздавшимися перед воротами замка.

Глава XXII

Бедного еврея Исаака втолкнули в тюремный подвал замка. В одном конце этого зловещего подземелья находился широкий очаг, над которым была укреплена заржавевшая железная решетка. В темницу вошел барон Реджинальд Фрон де Беф в сопровождении двух сарацинских невольников де Буагильбера.

Фрон де Беф, человек высокого роста и крепкого телосложения, вся жизнь которого проходила на войне или в распрях с соседями, не останавливался ни перед чем ради расширения своего феодального могущества. Чернокожий прислужник подошел, вынул из своей корзинки большие весы, на которых Исаак должен был отвесить беспощадному барону тысячу фунтов серебра.

Сарацины достали из своих корзин древесного угля, мехи и бутыль с маслом. Один из них высек огонь, а другой разложил угли на широком очаге и до тех пор раздувал мехи, пока уголья не разгорелись докрасна. Над раскаленной железной решеткой Фрон де Беф собирался пытать старика, пока тот не заплатит.

Исаак попросил, чтобы его дочь Ревекку отпустили в Йорк, откуда она доставит в замок деньги. Барон начал издаваться над родительскими чувствами старого еврея. Мотивируя тем, что не знал, кто такая Ревекка, Фрон де Беф “приставил ее служанкой к сэру Бриану де Буагильберу”. Исаак умолял барона пощадить девушку, отпустить ее с честью, без обиды. Если же барон этого не сделает, то старик намерен выдержать любые мучения, но ни одной серебряной монетки не дать Фрон де Бефу. Тогда незадачливому барону останется только рассказывать, “как еврей, невзирая ни на какие пытки, сумел досадить христианину”.

Вдруг раздались звуки трубы, которые трижды повторились так громко, что проникли даже в глубины подземелья. В ту же минуту послышались голоса, призывавшие сэра Реджинальда Фрон де Бефа. Не желая, чтобы его застали за таким “бесовским занятием”, как пытки, свирепый барон дал знак невольникам снова одеть Исаака и вместе с прислужниками ушел из темницы, предоставив Исааку или благодарить бога за свое спасение, или же оплакивать судьбу своей дочери.

Глава XXIII

Де Браси явился добиваться руки и приданого леди Ровены. Он успел нарядиться по последней моде того времени. Оскорбленная красавица на его предложение ответила тем, что “дерзкая фамильярность, с которой он обратился к ней на жаргоне трубадура, не оправдывает разбойничьего насилия. Когда учтивые слова прикрывают грубые поступки, они похожи на рыцарский пояс на подлом рабе”.

Потеряв терпение, галантный кавалер перешел к угрозам. Если Ровена не станет его супругой, она вовсе не выйдет из замка Фрон де Бефа. Кроме того, у де Браси был еще более сильный довод в свою пользу. Он рассказал Ровене, что в носилках Исаака везли Уилфреда Айвенго, который теперь также находился в одной из потайных комнат замка. Только де Браси знал об этом, и от него зависело, выдать тайну пребывания Айвенго

В замке Реджинальду Фрон де Бефу или нет. Поскольку барон считает себя смертельно обиженным Айвенго (тот победил его на рыцарском турнире), то его ревность будет иметь печальные для Айвенго последствия. Если же Ровена благосклонно посмотрит на сватовство де Браси, раненому рыцарю нечего будет опасаться Реджинальда Фрон де Бефа. В противном случае ей придется его оплакивать, потому что Айвенго “в руках человека, никогда не ведавшего жалости”.

“Под величавой самоуверенностью Ровены скрывалась мягкая и нежная душа. Поэтому, когда леди Ровену постигла беда, угрожавшая ей самой, ее возлюбленному и ее опекуну, когда ее воля столкнулась с волей сильного, решительного и бесчестного человека, решившегося воспользоваться своим могуществом, она упала духом и растерялась”. Ровена залилась слезами. Де Браси стало жаль ее. Он понимал, что если позволит себе растрогаться слезами девушки, то уже не сможет возместить себе “утрату всех блестящих надежд, ради которых пошел на такой риск. Вдобавок, будут смеяться принц Джон и его веселые приспешники”. Но де Браси уже чувствовал, что не годится для взятой на себя роли бессердечного разбойника.

Заслышав звуки охотничьего рога, де Браси покинул красавицу и поспешил в общий зал. Он не жалел об этом: его беседа с леди Ровеной приняла такой оборот, что ему было одинаково трудно как продолжать настаивать на своем, так и отказаться от своих намерений.

Глава XXIV

Ревекка ожидала решения своей участи, запертая в дальней уединенной башне. В ее комнате сидела древняя безобразная старуха Урфрида. Когда Ревекка вошла, “старуха подняла голову и уставилась на красивую еврейку с той злобной завистью, с какой старость и безобразие, сочетающиеся с болезненным состоянием, взирают на юность и красоту”.

Урфрида рассказала, что она из древнего саксонского рода. Она была “молода и красива, когда отец Реджинальда Фрон де Бефа со своими норманнами взял приступом этот замок. Отец Урфриды и его семь сыновей упорно бились, шаг за шагом защищая свое жилище. Не было ни одной комнаты, ни одной ступени на лестницах, где бы не стало скользко от пролитой ими крови. Они пали, умерли все до единого, и не успели тела их остыть, не успела высохнуть их кровь, как Урфрида стала презренной жертвой их победителя”. Урфриду выгнали из комнаты, и Ревекка осталась одна.

Если Ровена могла рассчитывать на некоторую вежливость в обращении, то еврейке не на что было надеяться, кроме крайней грубости. Зато на ее стороне были прирожденная сила воли, острый ум и, кроме того, ей уже приходилось бороться с опасностями. С раннего детства она отличалась твердой волей, наблюдательностью и острым умом. Пример и наставления отца приучили Ревекку к ровному и учтивому обхождению со всеми.

Спустя некоторое время к Ревекке вошел мужчина высокого роста. Он прикрывал нижнюю часть лица плащом, чтобы его не узнали слуги, и молча стоял перед испуганной Ревеккой. Казалось, он сам стыдился того, что намерен был сделать. Ревекка протянула разбойнику два драгоценных браслета и ожерелье в качестве выкупа. Вошедший открыл лицо. Перед девушкой стоял Бриан де Буагильбер. Он намерен был добиться благосклонности Ревекки. Девушка ответила, что их союз был бы одинаково беззаконен в глазах и христианской церкви и еврейской синагоги. Однако де Буагильбер объяснил, что он вовсе не думал вступать с ней в брак. Его “обеты не позволяют ему любить ни одной девушки иначе, как par amours, так он хочет любить и Ревекку”. Тогда она заявила, что “сделает его низость известной всей Европе. Каждому капитулу ордена храмовников будет известно, что он, как еретик, согрешил с еврейкой”. Храмовник отлично сознавал, что она говорит правду: в уставе его ордена действительно существовали правила, запрещавшие под угрозой суровых наказаний интриги вроде той, какую он затеял. Но для того, чтобы обнародовать их связь, Ревекке необходимо было выйти из замка, а этого она сделать без его помощи не могла.

Ревекка вспрыгнула на оконный парапет и стала угрожать, что бросится вниз и разобьется о камни. “Говоря это, она подняла к небу свои сжатые руки, словно молилась о помиловании души своей перед роковым прыжком. Храмовник заколебался. Его решительность, никогда не отступавшая ни перед чьей скорбью и не ведавшая жалости, сменилась восхищением перед ее твердостью”.

Де Буагильбер обещал девушке оставить ее в покое, даже дал ей клятву, что не прикоснется к ней без ее на то желания. Он преступал многие законы, нарушал заповеди, но своему слову не изменял никогда. Рыцарь произнес: “Я от природы совсем не таков, каким ты меня видишь, жестоким, себялюбивым, беспощадным. Женщина научила меня жестокосердию, а потому я и мстил всегда женщинам, но не таким, как ты. Мои подвиги, перенесенные мной опасности, пролитая кровь прославили имя Аделаиды де Монтемар от королевских дворов Кастилии и до Византии. А как она мне отплатила за это? Когда я воротился к ней с почестями, купленными ценой собственной крови и трудов, оказалось, что она замужем за мелким гасконским дворянином, неизвестным за пределами его жалкого поместья. А я искренне любил ее и жестоко отомстил за свою поруганную верность”.

Ревекка попыталась объяснить ему, что возможность мести и огромный простор для честолюбивых замыслов – плохая награда за отречение от всех благ, наиболее драгоценных для человека.

Рыцарю Ревекка нравилась все больше. Она была не просто красива, она была очень умна и находчива. Де Буагильбер объявил Ревекке, что она должна добровольно стать его женщиной. Де Буагильбер далеко не последний из членов мощного ордена храмовников. Впереди у де Буагильбера прекрасная карьера, богатство, власть. Он хотел разделить все это с еврейкой Ревеккой, невзирая ни на какие предрассудки.

“Даже перед лицом страшной смерти, которой Ревекка собиралась себя подвергнуть, она не испытывала такого ужаса, какой ощущала при виде яростного честолюбия отважного злодея, во власть которого попала”.

Глава XXV

Де Браси и де Буагильбер встретились и поведали друг другу, чем увенчалось сватовство одного и настойчивость другого. Де Браси оказался не в силах вынеси потоков слез Ровены – “точно сам водяной бес вселился в прекрасную саксонку”. По словам храмовника, “в еврейку вселился, должно быть, целый легион бесов, потому что едва ли один бес мог бы внушить ей столько неукротимой гордости, столько решимости”.

Незадачливые женихи спустились в общий зал. Фрон де Беф получил письмо, написанное по-саксонски. Это письмо – формальный вызов на бой. Оно написано Вамбой и Гуртом “при содействии союзников и единомышленников – храброго рыцаря, именуемого Черный Лентяй, и доброго иомена Роберта Локе ли, по прозвищу Меткий Стрелок”. Верные слуги требовали в письме, чтобы пленные были немедленно отпущены. В противном случае они объявляли, что считают сторонников Фрон де Бефа “изменниками и разбойниками”, намереваются драться с ними, “донимать осадой, приступом или иначе и чинить всякую досаду и разорение”.

Храмовник решил собрать своих людей и сделать вылазку, затем разослать гонцов к соседям, которые поторопятся на выручку к трем рыцарям, осаждаемым шутом и свинопасом в баронском замке. Буагильбер сел к столу и на французском языке сочинил письмо, в котором сообщил, что Фрон де Беф и его единомышленники, не принимают вызова со стороны рабов, крепостных и беглых людей. Что касается пленных, то они, “соблюдая христианское милосердие, просят прислать какое-либо духовное лицо, чтобы исповедать их и примирить с богом, ибо они будут казнены, а головы их выставлены на стенах замка, чтобы показать всем, как мало рыцари считаются с теми, кто взялся их освобождать”.

Однако силы осаждавших замок Фрон де Бефа становились все серьезнее. Их собралось более двухсот человек, и к ним непрестанно присоединялись все новые и новые отряды “лесных братьев” . Помимо этих ватаг на подмогу сходились саксы из ближайших местечек, а также крепостные люди и слуги из обширных поместий Седрика, явившиеся выручать своего хозяина.

Получив письмо, Локсли понял, что де Буагильбер старался выиграть время. Ни он, ни де Браси, ни сам Фрон де Беф не решатся на дело, за которое им придется отвечать своей головой.

Черный Рыцарь предложил, чтобы кто-нибудь из верных людей ухитрился проникнуть в замок. Вамба согласился “исполнить благочестивую обязанность” – предстать в роли исповедника и разведать, что происходит с пленниками. Гурт горячо поддержал товарища: если вдруг Вамба окажется негодным для этой роли, то “это будет первый случай, когда его ум не подоспеет на выручку его глупости”. Вамба напялил на себя полное монашеское облачение и, бормоча под нос латинские фразы, смысл которых никому, кроме него не был ясен, отправился в путь.

Глава XXVI

Вамба представился бродячим монахом, которого осаждающие послали в замок “исполнить священную обязанность при двух особах, осужденных на смерть”. Барон спросил “монаха”, велика ли численность осаждающих. Тот сообщил, что всех – и иоменов и простолюдинов – наберется по крайней мере пятьсот человек.

Вамба проник в покои, где находились Седрик и Ательстан. Шут принялся уговаривать хозяина надеть его рясу и уйти из замка. Седрик же хотел, чтобы вместо него был освобожден Ательстан, потому что его предки были владыками Англии. Но Вамба возразил хозяину. Он желал погибнуть только ради Седрика Сакса. Ательстан пожал Седрику руку. “Каждый раз, когда какие – либо крайние обстоятельства расшевеливали его мысль и деятельность, чувства его и деяния были достойны его высокого происхождения”. Он отказался от возможности спастись, “которую придумала преданность слуги для его хозяина”. Седрик принял предложение Вамбы и пообещал во что бы то ни стало найти средства спасти Ровену, Ательстана и своего верного шута.

Когда Седрик вышел, его остановила Урфрида, которой во что бы то ни стало необходимо было с ним поговорить. Старуха не хотела умирать без исповеди в своих грехах.

Глава XXVII

Урфрида рассказала Седрику, что она дочь Торкиля Вольфгангера Ульрика, который был другом отца Седрика и его ратным товарищем. Переодетому Седрику тоже пришлось открыть ей свое настоящее имя.

Старуха исступленно повторяла, что “страшные, черные, гнусные преступления тяжким камнем давят ей грудь, их не в силах искупить даже огонь посмертных мучений. В комнатах, запятнанных чистой кровью отца и братьев, она жила любовницей их убийцы, рабой его прихотей, участницей его наслаждений”.

Седрик принялся упрекать Урфриду в том, что она не убила старого Фрон де Бефа. Но женщина рассказала, как “долго разгоралась глухая вражда между тираном отцом и его свирепым сыном. Долго и тайно Урфрида раздувала эту противоестественную ненависть. Она вспыхнула в час пьяного разгула, и за своим собственным столом ее обидчик пал от руки родного сына”. Седрик со словами ненависти заявил женщине, что ее грехам нет прощения. Тогда старуха поведала ему, что собирается в одиночестве страшно отомстить своим мучителям. Никто не станет ей помогать, но все услышат о том деянии, на которое она отважилась. Презрение Седрика оборвало ее последнюю связь с миром. Урфрида-Ульрика простилась с Седриком и попросила его скорее вести нападающих в атаку. Когда же он увидит красный флаг на боковой башне, в восточном углу крепости, то может наступать еще смелее: норманнам “будет довольно дела и внутри замка”.

Барон велел переодетому Седрику наговорить осаждающим замок что угодно, лишь бы они убедились в том, что твердыня непрочна. Фрон де Беф хотел выиграть время. Кроме того, барон отдал мнимому монаху письмо для Филиппа де Мальвуазена.

Фрон де Бефу привели его пленников. Он поинтересовался, много ли они дадут за спасение своей жизни, и сшиб шапку Седрика с головы шута. Когда Фрон де Беф заметил на его шее серебряный ошейник – признак рабства – то сразу понял, что его провели буквально у него под носом. Фрон де Беф решил изменить условия выкупа для Ательстана: он должен дать обязательство “увести с собой толпы бродяг, окруживших замок, подписать отречение от своих прав и вольностей и признать себя вассалом”.

Фрон де Бефу доложили, что у ворот стоит монах и умоляет впустить его. Это отец Амвросий, служащий аббату Эймеру. Эймер попал в плен и просил барона заплатить за себя выкуп или же отбить его у разбойников силой оружия. Однако барон сам попал в трудное положение и не мог оказать аббату немедленной поддержки.

Между тем храмовник наблюдал за движениями неприятеля гораздо внимательнее, нежели грубый Фрон де Беф. Он заметил, что люди наступали в таком образцовом порядке, какого трудно было ожидать от них. Де Буагильбер догадался, что ими предводительствует какой-нибудь рыцарь или благородный дворянин, опытный в военном деле.

Неприятель решительно двинулся на приступ замка Фрон де Бефа.

Глава XXVIII

После турнира Ревекка упросила своего отца подобрать Айвенго, оставленного без помощи на арене, и увезти его в занимаемый Исааком дом на окраине города Ашби. Ревекка собственными руками омыла и перевязала раны Айвенго. Она применяла в ходе лечения бальзам старой Мириам, средство уникальной целебной силы, которое могло поставить раненого на ноги за восемь дней. Неизвестно, довольна ли была бы прекрасная Ровена, если бы узнала, с каким чувством ее верный рыцарь взирал вначале на красивые черты и блестящие глаза Ревекки. Но Айвенго был слишком искренним католиком, чтобы сохранить те же чувства к еврейке.

Когда разбойники де Браси напали на них в лесу, сначала никто не обратил внимания на конные носилки. Однако де Браси в поисках леди Ровены вздумалось заглянуть в них. Думая, что он взят в плен саксонскими разбойниками и надеясь на популярность своего имени среди саксонцев, Айвенго поспешил назвать себя.

Строгие понятия о рыцарской чести, никогда окончательно не покидавшие де Браси, несмотря на все его легкомыслие и распущенность, запрещали ему совершить насилие над рыцарем, находившимся в беспомощном состоянии.

Но в то же время у де Браси не хватило великодушия отпустить на волю своего соперника, тем более что он знал о предпочтении, оказываемом леди Ровеной Айвенго.

Айвенго спрятали в одну из отдаленных комнат замка. Забота о раненом рыцаре была возложена на Урфриду, или Ульрику. Но она в это время терзалась такими жгучими воспоминаниями, была так поглощена сознанием пережитых обид и надеждой на мщение, что очень охотно передала Ревекке обязанность присматривать за раненым.

Глава XXIX

Ревекка сообщила Айвенго, что в замке всем распоряжаются храмовник Буагильбер и барон Фрон де Беф, что снаружи замок осаждают, но кто – неизвестно. Она сказала ему еще, что в замке заходится христианский священник. По просьбе Айвенго, соблюдая величайшую осторожность, Ревекка наблюдала за ходом штурма замка из окна и передавала рыцарю, что происходит на бастионах.

Яростный натиск осаждающих встретил отчаянный отпор со стороны осажденных. Стрелки, привыкшие в своих скитаниях по лесам мастерски управляться с луком и стрелами, действовали сообща, так что ни один пункт, в котором защитники замка хоть на минуту показывались наружу, не ускользнул от метких длинных стрел. Стрельба была такая частая и ровная, что стрелы падали, как град.

Фрон де Беф схватился с Черным Рыцарем. Они дрались один на один в проломе. Фрон де Беф упал, и его унесли внутрь замка. Во главе осажденных стал храмовник. Нападающие бросились через пролом и взяли башню. Они хватали защитников и бросали в ров с водой.

Ревекка была поражена отвагой Черного Рыцаря. По ее словам, “он бросается в битву, точно на веселый пир. Не одна сила мышц управляет его ударами кажется, будто он всю свою душу вкладывает в каждый удар, наносимый врагу. Это страшное и величественное зрелище, когда рука и сердце одного человека побеждают сотни людей”.

Ревекка не могла взять в толк, ради чего рыцари сражаются не на жизнь, а на смерть. Айвенго воскликнул, что наградой им будет слава. “Она позлатит могилы и увековечит имя!” Ревекка с недоумением отозвалась: “Неужели та ржавая кольчуга, что висит в виде траурного герба над темным и сырым склепом рыцаря, или то полустертое изваяние с надписью, которую невежественный монах с трудом может прочесть в назидание страннику, неужели это считается достаточной наградой за отречение от всех нежных привязанностей, за целую жизнь, проведенную в бедствиях ради того, чтобы причинять бедствия другим?” Гордая девушка “произнесла последние слова таким печальным тоном, который ясно показывал, как глубоко она чувствует унижение своего народа. Быть может, к этому чувству примешивалось еще горькое сознание, что Айвенго считает ее чуждой вопросам чести и не способной ни питать в своей душе высокие чувства, ни высказывать их. “Как мало он меня знает, – подумала про себя Ревекка, – если воображает, что в моей душе живут лишь трусость и низость, раз я себе позволила неодобрительно отозваться о рыцарстве назареян!”

Глава XXX

Фрон де Беф лежал при смерти. Настала такая минута, когда все земные сокровища начали утрачивать свои прелести, и сердце жестокого барона исполнилось страха. Барону послышался зловещий скрипучий голос. Ему показалось, что это его злой дух. Дух заставлял Реджинальда Фрон де Бефа “думать о множестве грехов, о своем бунтарстве, о корыстолюбии, об убийствах”, обвинял в подстрекательстве распутного Джона против отца и брата.

Фрон де Беф пытался оправдаться. Не он один подстрекал Джона к восстанию. Их было пятьдесят рыцарей и баронов, “цвет всех графств средней Англии”. Голос обвинил барона в грехе отцеубийства, заставил вспомнить зал пиршества, где пол был залит кровью старого Фрон де Бефа, пролитой рукой его собственного сына.

Фрон де Беф свалил вину на саксонскую колдунью Ульрику. Она омыла раны старого барона и придала убитому вид умершего естественной смертью. Она соблазнила Реджинальда, уговорила его совершить это отцеубийство. Урфрида-Ульрика подошла к постели барона Фрон де Бефа. Она предложила ему узнать свою печальную участь, которую не могут предотвратить ни могущество, ни сила и отвага. Умирающий почувствовал удушливый запах. Замок объят пламенем. Старуха разложила по замку хворост и дрова и подожгла их.

Глава XXXI

Седрик не умел распоряжаться воинами, но бился в первом ряду, хотя на нем не было ни панциря, ни кольчуги, а вместо ратных доспехов – только щит и меч. Локсли трижды стрелял в де Браси, и всякий раз стрела отскакивала от его непроницаемой брони. Скоро осаждающие увидели красный флаг, выставленный из окна угловой башни, о которой Ульрика говорила Седрику.

Черный Рыцарь ворвался внутрь замка, невзирая на сопротивление де Браси и его воинов. В этот день де Браси постоял за свою рыцарскую честь и показал, что он достоин славы, завоеванной им в междоусобных войнах этого ужасного времени. Де Браси дрался на мечах с самим Черным Рыцарем, получил сильный удар и во весь рост растянулся на каменном полу.

Де Браси отказался сдаваться в плен неизвестному победителю и требовал смерти или определенности. Черный Рыцарь прошептал несколько слов на ухо поверженному противнику. Норманн, переходя от упрямого и вызывающего тона к полной, хотя и мрачной покорности, сдался. Де Браси сообщил рыцарю, что Уилфред Айвенго находится в горящем замке.

Ревекка отказалась покинуть Айвенго, когда начался пожар. Но дверь распахнулась настежь, и на пороге появился храмовник. Он схватил испуганно кричавшую девушку и унес ее вон из комнаты. Спустя несколько минут в комнату ворвался Черный Рыцарь, подхватил на руки Айвенго и добежал с ним до ворот, а сам бросился обратно в замок выручать остальных пленных. Седрик освободил и вывел из замка Ровену. Находчивость Вамбы обеспечила свободу ему самому и Ательстану.

Ревекка, посаженная на лошадь одного из сарацинских невольников Буагильбера, находилась в самой середине его маленького отряда, и храмовник, невзирая на беспорядочный кровавый бой, все время заботился о ее безопасности. Ательстан, увидев на коне женскую фигуру, так ревностно охраняемую рыцарем Храма, решил, что это леди Ровена. Он схватил с земли палицу и кинулся к отряду храмовника. Де Буагильбер нанес Ательстану сокрушительный удар мечом по голове.

Из окна горящего замка Ульрика пела гимн своей свободе, которая досталась ей ценой жизни. Одна за другой обрушивались высокие башни, сражающиеся были вытеснены со двора замка. Победители с изумлением и даже со страхом взирали на пожар. Исступленная фигура Ульрики еще долго виднелась на верхушке избранного ею пьедестала. Она с воплями дикого торжества взмахивала руками, словно владычица пожарища, зажженного ею. Наконец и эта башня с ужасающим треском рухнула, и Ульрика погибла в пламени, уничтожившем ее врага и тирана.

Глава XXXII

Локсли привел своих доблестных бойцов обратно в лес и занял свое место – трон из дерна. Он объявил, что как только пройдет молва об их смелом деле, отряды де Браси, Мальвуазена и других союзников барона Фрон де Бефа пустятся их разыскивать, так что им лучше убраться подальше.

Седрик со слезами на глазах благодарил своего шута за спасение. В качестве награды Вамба попросил хозяина простить Гурта. Седрик даровал Гурту свободу и участок земли в своем владении.

Леди Ровена выглядела грустной, но в глазах ее светились вновь пробудившиеся надежды на будущее. Она знала, что Айвенго жив, и знала, что Ательстан умер. Седрик просил Черного Рыцаря взять от него любую награду, но тот ответил, что разбогател от самого знакомства с Седриком, который научил его ценить саксонскую добродетель. Черный Рыцарь обещал приехать в Ротервуд и потребовать такой награды, которая подвергнет испытанию даже щедрость Седрика. Черный Рыцарь отпустил ка свободу Мориса де Браси.

Отважный иомен Локсли подарил Черному Рыцарю рог, протрубив в который условный сигнал, тот всегда сможет рассчитывать на быструю помощь лесных братьев.

Локсли потребовал выкупа от Исаака и от второго своего пленника – приора Эймера из аббатства Жорво.

Глава XXXIII

Локсли устроил “очную ставку” Эймеру и Исааку и каждого из них спросил о размерах благосостояния другого. Исаак охотно и подробно рассказал о богатейшей обители Жорво. Приор же попросту назвал Исаака из Йорка богачом, который “мог бы выкупить из ассирийского плена все десять колен израильских”.

Исаак горько сетовал на то, что пропала его дочь. Один иомен вспомнил, что накануне ее увез храмовник. Локсли стало жаль еврея, и он предложил помочь ему в беде. Локсли посоветовал Исааку задобрить Эймера. “Он человек тщеславный и алчный и, кроме того, сильно нуждается в деньгах на удовлетворение своих прихотей”. Локсли не поверил уверениям еврея в бедности. Локсли прекрасно знал железный сундук, в котором Исаак держал мешки с деньгами, потайной ход в сводчатый подвал под садом Исаака в Йорке. Ревекка несколько лет назад выкупила больного Локсли из йоркской тюрьмы и держала у себя в доме, пока он совсем не выздоровел. Когда же он поправился и собрался уходить, Исаак дал ему серебряную монету на дорогу.

Аббат Эймер сочинил послание к Бриану де Буагильберу. Он вручил его Исааку, объяснив, что письмо станет тому охранной грамотой и поможет не только найти доступ в прецепторию Темплстоу, где расположен Орден Храмовников, но и добиться освобождения дочери.

Черный Рыцарь начал прощаться с разбойниками. Он не мог не выразить своего удивления по поводу того порядка, какой он видел в среде разбойников. Он понял, чго в числе людей, оказавшихся вне закона, без сомнения есть такие, которые пользуются своими вольностями с умеренностью, а иные дагке жалеют, что обстоятельства принудили их приняться за такое ремесло.

Глава XXXIV

Принц Джон давал в Йоркском замке большой пир и пригласил на него тех дворян и церковников, с помощью которых надеялся завладеть престолом своего брата. Вальдемар Фиц-Урс, его хитрый и ловкий пособник, тайно орудовал среди собравшихся, стараясь поднять их на открытое выступление. Но дело задерживалось из-за отсутствия нескольких главных заговорщиков.

Прискакал измученный де Браси. Он рассказал, что де Буагильбер бежал, а барон Фрон де Беф погиб. Кроме того, рыцарь объявил во всеуслышание, что король Ричард вернулся в Англию. Де Браси сообщил Фиц-Урсу по секрету, что он предлагал Ричарду услуги своей вольной дружины, но он отказался. Теперь рыцарь решил уехать с ними во Фландрию. Он посоветовал Фиц-Урсу отложить политику в сторону, взяться за копье и отправиться вместе с ним. Но старый Фиц-Урс собрался укрыться в здешнем храме святого Петра.

Принц Джон очнулся от оцепенения, в которое его повергла неожиданная весть о возвращении брата. Он внимательно прислушался к разговору своих сторонников и понял, что они от него отступаются. Принц предложил одолеть Ричарда, который странствует в одиночку, хитростью и заточить его в монастыре.

Де Браси сказал принцу, что готов служить ему, как подобает рыцарскому званию, на турнирах и в ратном поле, но “темные дела противны произнесенным им обетам”.

Вальдемар Фиц-Урс взялся сам выполнить “опасное дело” (т. е. захватить и, возможно, убить Ричарда) и покинул двор принца. Едва Фиц-Урс скрылся, принц принялся нашептывать де Браси, что арестовать Ричарда “не такая великая заслуга, чтобы за нее награждать титулом канцлера”, и предложил этот пост, на который метил Фиц – Урс, де Браси.

Глава XXXV

Исаак отправился в прецепторию Темплстоу вести переговоры о выкупе своей дочери. Лука Бомануар, суровый гроссмейстер Ордена Храмовников, прогуливался в это время по саду с Альбертом Мальвуазеном, настоятелем, или, на языке ордена, прецептором, обители Темплстоу, и рассуждал, о том как изменились нравы в пределах Ордена.

“Устав воспрещает делать одну птицу средством ловли другой, воспрещает убивать животных из лука или арбалета, возбраняет трубить в охотничьи рога и даже пришпоривать коня в погоне за дичью. Кто, как не храмовники, выезжает на охоту с соколами, занимается стрельбой, травлей по лесам и другими суетными забавами! Им воспрещено читать что-либо без особого разрешения настоятеля, воспрещено и слушать чтение каких бы то ни было книг, кроме тех, которые читаются вслух во время общей трапезы. А между тем они преклоняют слух к пению праздных менестрелей и зачитываются пустыми росказнями. Им предписано искоренять колдовство и ересь, а они, по слухам, изучают окаянные кабалистические знаки евреев и заклинания язычников-сарацин. Устав велит им быть умеренными в пище, питаться кореньями, похлебкой, кашей, есть мясо не более трех раз в неделю, потому что привычка к мясным блюдам – позорное падение, а посмотришь – столы их ломятся от изысканных яств. Им следует пить одну воду, а между тем среди веселых гуляк сложилась уже пословица: “Пить как храмовник”.

Воины креста, которые должны бы избегать взгляда женских очей, как змеиного жала, открыто живут во грехе не только с женщинами своего племени, но и с дочерьми проклятых язычников и еще более проклятых евреев.

Нужно вернуться назад, доказать, что мы верные защитники креста и по своему призванию жертвуем не только своими похотями и порочными склонностями, но и всеми удобствами, всеми утехами жизни, даже семейными привязанностями”.

Гроссмейстеру доложили, что у ворот стоит еврей и просит дозволения переговорить с братом Брианом де Буагильбером.

Гроссмейстер отобрал у Исаака письмо весьма вольного содержания (потому что оно было напрямую адресовано де Буагильберу) и узнал из него и о похождениях самого Эймера и об интрижке, затеянной де Буагильбером с еврейкой. Гроссмейстер выгнал Исаака, а над Ревеккой порешил устроить суд, как над колдуньей (потому что Ревекка знала тайны врачевания).

Глава XXXVI

“Альберт Мальвуазен был родным братом рыцаря Филиппа Мальвуазена. Подобно своему брату, он был в большой дружбе с Брианом де Буагильбером. Среди развратных и безнравственных

Людей, которых немало числилось в ордене Храма, Альберт из Темплстоу по праву занимал одно из первых мест, но, в отличие от смелого Буагильбера, он умел скрывать свои пороки. Во взгляде гроссмейстера прецептор прочел гибель и себе и Буагильберу, в случае если он не сумеет предотвратить надвинувшуюся бурю. Мальвуазен сказал, что принял Ревекку в обитель с той целью, чтобы помешать дальнейшему сближению ее с рыцарем”. Мальвуазен якобы решил излечить де Буагильбера состраданием, а не попреками. Раз распутная еврейка занималась колдовством, этим и объяснялось его непонятное и безумное увлечение. Гнусную же волшебницу, околдовавшую рыцаря святого Храма, несомненно, следует предать смертной казни.

Альберт Мальвуазен отправился к Бриану. Тот был в бешенстве от отпора, который он снова получил от еврейки. Де Буагильбер хотел, чтобы девушка с помощью Мальвуазена убежала из аббатства, а он бы увез ее куда-нибудь подальше, в безопасное и потаенное место. Мальвуазен спокойно объяснил ему, что рыцарь попал в серьезный переплет: сознавшись в нарушении обетов, де Буагильберу придется променять то могущество и высокое положение в Ордене, на которые он надеялся в будущем, на судьбу наемного воина, участвующего в мелких столкновениях между Фландрией и Бургундией.

Бриан де Буагильбер после минутного размышления решил не давать “старому изуверу гроссмейстеру” такого сильного оружия против себя. Ревекка не заслужила того, чтобы из-за нее рыцарь жертвовал своей честью и будущим. Де Буагильбер решил отречься от нее.

Суд над колдуньей-еврейкой начался при переполненном зале. Проходя к назначенному ей месту с поникшей головой и со скрещенными на труди руками, Ревекка даже не заметила, как кто – то из толпы сунул ей в руку обрывок пергамента. Она бессознательно взяла его и продолжала держать, ни разу не взглянув на него. Однако уверенность, что в этом страшном собрании у нее есть какой-то доброжелатель, придала ей смелости.

Глава XXXVII

Мальвуазен давал показания очень осмотрительно. Казалось, он всячески старался пощадить чувства Буагильбера, однако по временам вставлял в свой рассказ такие намеки, которые показывали, что он считает рыцаря впавшим в какое – то безумие. Буагильбер не отвечал на заданные ему вопросы.

В толпе появился калека Хигг, которому подсудимая возвратила возможность двигаться, излечив его чудодейственным бальзамом. Этот человек работал столяром у Исаака, внезапно заболел и слег в постель. Тогда Ревекка стала лечить его бальзамом, пахнувшим пряностями, который вернул ему способность двигаться. А когда Хигг немного поправился, она дала ему с собой баночку этой драгоценной мази и денег на возвращение домой. По мнению этого свидетеля, “не может быть, чтобы эта девица имела злой умысел, хотя и правда, на ее беду, что она еврейка”.

Гроссмейстер вышел из себя после таких показаний. Он отобрал у калеки маленькую баночку с крышкой, на которой было написано несколько слов еврейскими буквами. Для большинства присутствующих это было явным доказательством, что сам дьявол стряпал снадобье.

Гроссмейстер задался вопросом, из чего приготовлена эта волшебная мазь. Двое медиков, как они себя называли, один монах, а другой цирюльник, выступили вперед и, рассмотрев бальзам, объявили, что состав этой мази им совершенно неизвестен, а пахнет она мирой и камфарой. Движимые профессиональной ненавистью к успешной сопернице по ремеслу, они стали намекать, что мазь сделана из каких-нибудь таинственных колдовских зелий противозаконным способом; что сами они хотя и не колдуны, но основательно знакомы со всеми отраслями медицины, насколько она совместима с исповеданием христианской веры.

Во время суда Ревекка сидела, опустив на лицо покрывало в соответствии с обычаями своего народа. По приказанию гроссмейстера она открыла лицо. Оно отражало и застенчивость и чувство собственного достоинства. Ее удивительная красота вызвала общее изумление, и те из рыцарей, которые были помоложе, молча переглянулись между собой. Эти взгляды красноречиво свидетельствовали, что необычайная красота Ревекки гораздо лучше объясняет безумную страсть Буагильбера, чем ее мнимое колдовство.

Два лжесвидетеля, подобранные Мальвуазеном, с точностью, которая могла бы показаться подозрительной менее пристрастным судьям, дали целый ряд показаний. Многие из них были целиком вымышлены, другие касались простых, естественных явлений, но обо всем этом рассказывалось в таком таинственном тоне и с такими подробностями и толкованием, что даже самые

Безобидные происшествия принимали зловещую окраску. Так, например, свидетели говорили о том, что иногда Ревекка что-то бормочет про себя на непонятном языке, а поет так сладко, что у слушателей начинает звенеть в ушах и бьется сердце; что по временам она разговаривает сама с собою и поднимает глаза кверху, словно в ожидании ответа; что покрой ее одежды странен и удивителен – не такой, как у обыкновенной честной женщины; что у нее на перстнях есть таинственные знаки, а покрывало вышито какими-то диковинными узорами.

Гроссмейстер торжественно спросил Ревекку, что она может сказать против смертного приговора, который он намерен сейчас произнести. Еврейке осталось только взывать к состраданию, хотя это напрасно и унизительно. Объяснять, что лечение больных и раненых не может быть неугодно богу, в данной ситуации было тщетно. В свое оправдание она даже не стала разоблачать своего притеснителя де Буагильбера, который стоял в зале и слышал, как на Ревекку возводят ложное обвинение, а его из тирана превращают в жертву. Она открыто обратилась к нему с требованием сказать, что все эти обвинения ложны, что сказанное – чудовищная клевета, столь же нелепая, как и смертоносная.

Бриан де Буагильбер молчал. Его обуревали противоречивые страсти. Ревекка мельком взглянула на обрывок пергамента, который она продолжала держать в руке, и прочла написанные там по-арабски слова: “Проси защитника”. Ревекка заявила, что отрицает все обвинения, объявляет себя невиновной, а показания ложными. Она потребовала назначения божьего суда, чтобы ее защитник подтвердил ее правоту на честном поединке.

Глава XXXVIII

Даже суровые черты гроссмейстера смягчились, когда он смотрел на стоявшую перед ним прекрасную девушку, одинокую, беспомощную, но защищавшуюся с удивительным присутствием духа и редкой отвагой. Он посоветовал еврейке принять христианство, поступить в одну из женских обителей строжайшего ордена и там замолить свои грехи и подвергнуться достойному покаянию. Ревекка вежливо отклонила такое предложение. Гроссмейстер объявил, что хоть девушка и еврейка и некрещеная, все-таки она существо одинокое и беззащитное. Она прибегла к покровительству законов, и храмовники не могут ответить ей отказом.

В течение двух дней Ревекка должна была найти себе защитника, который сразится с Брианом де Буагильбером на поединке. Если победит защитник девушки, ее оправдают. Ревекка решила просить о помощи рыцаря Айвенго. Но отнести ее письмо к нему оказалось некому, кроме калеки Хигга.

Едва выехав из обители, Хигг встретил своего прежнего хозяина Исаака и раввина Бен-Самуэля. Он передал им письмо Ревекки. Исаак отправился на поиски Айвенго, а раввин поспешил в город Йорк, где собрались многие воины и сильные мужи. Он надеялся найти среди них охотника сразиться за прекрасную Ревекку.

Глава XXXIX

Бриан де Буагильбер вновь предложил Ревекке бежать вместе с ним. Он напомнил еврейке, что собственной грудью защищал ее от стрел. Он хотел стать ее другом и покровителем, но никак не мог решиться, когда представлял себе, чем он рискует и какому бесславию неминуемо подвергнется. Если он появится на ристалище, то обязан будет поддержать свою честь и боевую славу. И тогда, будет ли у девушки защитник или нет, все равно она умрет на костре, “ибо не родился еще тот рыцарь, который был бы равен де Буагильберу в бою или одолел его”. Только Ричарду Львиное Сердце да его любимцу Уилфреду Айвенго это удавалось. Но Айвенго еще не в силах носить панцирь, а Ричард далеко, в чужеземной тюрьме.

Однако де Буагильбер был готов пожертвовать своими честолюбивыми замыслами. Бросаясь к ногам девушки, он отказался и от славы, и от величия, и от власти, хотя она уже почти была в его руках, лишь бы она согласилась стать его возлюбленной. Рыцарь звал ее в Палестину: “И ты будешь царицей, Ревекка. На горе Кармель создадим мы тот престол, который я завоюю своей доблестью тебе, и вместо гроссмейстерского жезла у меня в руке будет царский скипетр”.

Ревекка просила избавить ее от страшной смерти, не требуя вознаграждения, которое превращало великодушие в низкий торг. Какого бы могущества де Буагильбер ни достиг, она не станет разделять его с ним. Для еврейки любовь к Израилю и твердость в вере так много значат, что она не может уважать человека, если он охотно отрекается от родины, разрывает связь с орденом, которому клялся служить, и все это только для того, чтобы удовлетворить страсть к женщине чуждого ему племени.

Де Буагильбер признался, что впервые в жизни, глядя на Ревекку, он пожалел, что не принадлежал к отверженному племени евреев. Девушка мягко напомнила ему, что гнев божий изгнал евреев от отечества, но трудолюбие открыло им единственный путь к власти и могуществу, и на этом одном пути им не поставили преград.

Тщетно старался рыцарь поколебать решимость Ревекки, и сам остался тверд и непреклонен. Ревекка простила его и произнесла: “У тебя сильная душа; иногда в ней вспыхивают благородные и великие порывы. Но она как запущенный сад, принадлежащий нерадивому хозяину: сорные травы разрослись в ней и заглушили здоровые ростки”. Храмовник согласился с девушкой: он именно таков – “неукротимый, своевольный и гордый тем, что среди толпы пустоголовых глупцов и ловких ханжей сохранил силу духа, возвышающую его над ними. Он с юности приучался к воинским подвигам, стремился к высоким целям и преследовал их упорно и непоколебимо”.

Глава XL

Черный Рыцарь собрался уезжать из монастыря, куда он привез на долечивание Айвенго, взяв с собой в проводники шута Вамбу. Перед отъездом рыцарь обратился к Айвенго и сказал ему, что они увидятся в Конингсбурге, замке покойного Ательстана. Черный Рыцарь взялся примирить Айвенго с отцом.

Айвенго тоже стремился как можно быстрее пуститься в путь. Аббата огорчило его решение. Но Айвенго поделился с ним своими тайными мыслями: “Разве никогда вам не случалось, святой отец, томиться зловещим предчувствием, ожидать какой-то беды, тщетно доискиваясь, какая бы могла быть тому причина? Разве никогда не омрачалась ваша душа, словно зеленый луг в солнечный день, над которым вдруг проходит черная туча, предвестница грозы?.. Сил у меня довольно, и я отлично могу выдержать бой со всяким, кто захочет со мной помериться. Но если бы это и не было нужно, разве я не могу быть ему полезен иными способами, кроме оружия?” Аббат отдал Айвенго свою лошадь, чтобы и она “послужила правому делу на благо старой Англии”.

Тем временем Черный Рыцарь и его проводник не спеша подвигались вперед сквозь лесную чащу. Бравый рыцарь то напевал себе под нос песни влюбленных трубадуров, то задавал своему спутнику забавные вопросы. Осанка и манеры рыцаря выражали беззаботное веселье и удаль, изобличая ум, не способный предвидеть опасность, но всегда готовый отразить ее. Мысль об опасностях была ему привычна, как это естественно для того, кто посвятил себя войне и приключениям. Шут был в обычном своем пестром одеянии, но события последнего времени заставили его заменить деревянный меч острым палашом и продолговатым щитом.

Вамба заметил впереди странное шевеление и понял, что в кустах их поджидала засада. Зная, что Черный рыцарь предпочтет сражаться в одиночку и подвергнет свою жизнь смертельной опасности, шут попросил у него, якобы чтобы рассмотреть поближе тот самый рог, что подарил рыцарь Локсли. Вамба протрубил сигнал тревоги. В ту же секунду из придорожных кустов вылетели три стрелы, пущенные рыцарю в голову и в грудь. Его спасла надежная броня. Воины выхватили мечи и напали на него со всех сторон.

Один из нападавших предательским ударом смертельно ранил лошадь Черного Рыцаря. Конь повалился набок, увлекая седока за собой. В ту же минуту Вамба затрубил в рог. Внезапный звук рога заставил убийц снова попятиться назад, а Вамба, невзирая на то, что был плохо вооружен, не задумываясь ринулся вперед и помог Черному Рыцарю встать.

Рыцарь в синем попытался пригвоздить Черного Рыцаря копьем к дереву. Но Вамба помешал и на этот раз. Не обладая большой силой, но отличаясь ловкостью, шут воспользовался тем, что бойцы не обращали на него внимания, и успел предотвратить нападение Синего Рыцаря, покалечив ноги его лошади ударом палаша.

В ту же минуту на поляну высыпала толпа иоменов под предводительством Локсли и веселого отшельника. Они немедля приняли участие в борьбе, и вскоре разбойники все до одного полегли мертвые или смертельно раненные. Черный Рыцарь поблагодарил своих избавителей с таким величавым достоинством, какого они раньше не замечали в нем, принимая его скорее за отважного воина, чем за знатную особу. Он довольно бесцеремонно снял шлем с головы Синего Рыцаря. Это оказался Вальдемар Фиц-Урс. Он знал, что сражался с королем, скрывающимся под видом Черного Рыцаря. Фиц-Урс вслух заявил, что мстил Ричарду то, что тот не захотел жениться на его дочери. Но наедине с королем Фиц-Урс сознался, что это принц Джон подбил его на предательство.

Ричард даровал Фиц-Урсу жизнь с условием, что в течение трех дней тот покинет Англию и никогда не дерзнет упоминать имя Джона в связи с этим вероломным преступлением.

Локсли и его сподвижники чутьем угадали, что обязаны повиноваться Черному Рыцарю. Он объявил им свое настоящее имя – Ричард Английский. Но и предводитель иоменов попросил больше не звать его Локсли. Он – Робин Гуд из Шервудского леса.

Глава XLI

В этот момент появились Уилфред Айвенго, верхом на кобыле аббата, и Гурт на боевом коне, принадлежавшем самому рыцарю. Велико было изумление Уилфреда, когда он увидел своего монарха в крови, а на поляне вокруг него шесть или семь человек убитых. Не менее удивило его и то, что Ричард был окружен множеством людей, по виду похожих на вольных иоменов, то есть на разбойников, а в лесу это была довольно опасная свита для короля. Айвенго не знал, как ему следует обращаться с Ричардом: как с королем или как со странствующим Черным Рыцарем. Король вывел его из затруднения. Он рассказал, что недаром скрывал свое пребывание. Некоторое время ему необходимо было оставаться в безвестности для того, чтобы дать время своим друзьям и верным вассалам собрать свои дружины. К тому времени, когда всем станет известно, что Ричард вернулся, он должен иметь такое войско, чтобы сразу подавить задуманный мятеж.

“Ричард Львиное Сердце ничего так не любил, как заводить новые знакомства и пускаться в неожиданные приключения; если при этом встретились серьезные опасности, для него было высшим наслаждением преодолевать их. Король, наделенный львиным сердцем, был образцом рыцаря, совершающего блестящие, но бесполезные подвиги, описываемые в романах того времени; слава, добытая собственной доблестью, была для него гораздо дороже той, какую он мог бы приобрести мудростью и правильной политикой своего правления. Поэтому его царствование было подобно полету стремительного и сверкающего метеора, который, проносясь по небу, распространяет ненужный и ослепительный свет, а затем исчезает, погружаясь в полную тьму. Его рыцарские подвиги послужили темой для бесчисленных песен бардов и менестрелей”.

Ричарду и Уилфреду Айвенго не терпелось отправиться в дальнейший путь. В сопровождении Айвенго, Гурта и Вамбы он без всякой помехи достиг замка Конингсбург. Большой черный флаг, поднятый на вершине главной башни, возвещал о том, что похоронные торжества по Ательстану все еще продолжаются и тело хозяина дома еще не предано земле.

Появление рыцарей было довольно редким случаем на саксонских торжествах и считалось большой честью для покойника и его семейства.

Глава Х LII

Короля Ричарда и его верного Айвенго повели в круглый зал, занимавший весь третий этаж. Пока они медленно подвигались по крутым лестницам, Уилфред постарался так закутаться в плащ, чтобы скрыть свое лицо. Он считал неуместным показываться отцу, пока король не подаст ему знака.

Седрик был главным лицом в этом зале. Когда вошел Ричард (известный ему лишь как храбрый Черный Рыцарь), Седрик важно встал с места и, подняв кубок, произнес приветствие. Затем Седрик провел Ричарда и Уилфреда в часовню, где стоял гроб Ательстана. Там они пробормотали краткую молитву об упокоении его души. Затем Седрик проводил гостей в небольшую молельню, где они выразили свои соболезнования матери Ательстана Эдит.

В другом зале четыре девушки, с Ровеной во главе, пели гимн душе умершего. Обойдя с гостями все покои замка, где происходили погребальные торжества, Седрик провел их в небольшую комнату, предназначенную для почетных гостей. Там Черный Рыцарь напомнил гостеприимному саксу, что тот обещал ему подарок. В тот час, когда опустят в могилу Ательстана, гостю было бы желательно похоронить вместе с его останками некоторые предрассудки и несправедливые суждения. Рыцарь открыл Седрику свое настоящее имя – Ричард Плантагенет. После кончины Ательстана (последнего отпрыска саксонских королей) никто, даже пристрастный Седрик, не сможет больше оспаривать прав Ричарда на английский престол.

Ричард потребовал, в качестве подарка, чтобы Седрик простил рыцаря Айвенго и снова даровал ему свою родительскую любовь. Айвенго бросился к ногам отца. Седрик охотно выполнил требование короля, но сразу же заявил, что сын должен носить одежду своих саксонских предков, а леди Ровена два года будет ходить в трауре по Ательстану.

Только он успел это произнести, как дверь распахнулась, и на пороге явился Ательстан в длинном саване, бледный, худой, похожий на выходца с того света. Его появление произвело на всех потрясающее впечатление. Седрик попятился к стене. Айвенго крестился, произнося молитвы, по-саксонски, по-латыни и на нормано-французском наречии. А Ричард вперемежку то читал молитву, то ругался по-французски.

Ательстан рассказал, что удар меча храмовника пришелся плашмя и не причинил ему особого вреда, только оглушил. Однако очнулся Ательстан в гробу, по счастью не заколоченном. Перед ним стояли сильно испуганные пономарь с аббатом. Они очень удивились, но совсем не обрадовались, когда увидели живым того человека, наследством которого собрались поживиться. Ательстан забылся сном, а когда пришел в себя, то обнаружил, что руки и ноги у него связаны веревками. В течение трех дней церковники скрывали, что Ательстан жив, подносили ему, обожающему вкусно покушать, ячменный хлеб и воду из канавы. Ательстан поклялся больше не оказывать благодеяний церкви, а “выкурить монахов аббатства из гнезда”. Все же могучему Ательстану удалось выбраться из гроба, пробраться в конюшню, взять лучшего скакуна и примчаться в замок.

Седрик вновь заговорил, что готов “немедленно взяться за осуществление смелых замыслов, касающихся завоевания чести и свободы”, т. е. поставить Ательстана во главе войска, которое займется “освобождением саксонского племени”, вступить в борьбу с Ричардом Львиное Сердце и женить Ательстана на Ровене.

Но Ательстан придерживался другого мнения. Хлеб, вода и тюрьма, по его словам, – великолепные укротители честолюбия. Он встал из могилы гораздо более разумным человеком, чем сошел в нее. Ательстан отказался от своих притязаний на престол. От всего сердца он засвидетельствовал Ричарду свою верность и готовность служить. Зная, что леди Ровена к нему совсем не расположена, Ательстан объявил, что отказывается и от брака с ней.

Тут обнаружилось, что Айвенго исчез. Выяснилось, что за ним приходил какой-то еврей, и после короткого разговора с ним Уилфред позвал Гурта, потребовал свой панцирь и вооружение и уехал из замка.

Король тоже скрылся. Он сошел во двор, позвал того еврея, с которым разговаривал Айвенго, и после минутной беседы сам вскочил в Седло, заставил еврея сесть на другую лошадь и помчался в неизвестном направлении.

Глава XLIII

Все было готово к поединку между де Буагильбером и предполагаемым защитником Ревекки, который до сих пор не появился на ристалище. На одном конце ристалища стоял врытый в землю столб. Вокруг него лежали дрова, между которыми оставался проход в роковой круг для жертвы, предназначенной к сожжению. К столбу были привинчены цепи, которыми должны были ее привязать.

Собралось множество зрителей. Между ними ходил менестрель. Он казался не простого звания: на нем была богато вышитая нижняя куртка, а на шее висела серебряная цепь с ключом для натягивания струн на арфе. На правом рукаве, повыше локтя, была серебряная пластинка, на которой было выгравировано слово: “Шервуд”. Толстый монах-отшельник Тук рассказывал, что произошло в их обители, когда Ательстан восстал из гроба. Тук жалел, что такая молодая и красивая девушка погибнет из-за того, что некому за нее подраться. Будь она хоть десять раз колдунья, но только христианской веры, его “дубинка отзвонила бы полдень на стальном шлеме свирепого храмовника”.

“Бриан де Буагильбер выехал на ристалище в блестящих боевых доспехах, но без копья, щита и меча, которые несли за ним оруженосцы. Лицо его отражало жестокую внутреннюю борьбу гордости с нерешительностью. За ним шел отряд пешей стражи в черных одеждах, а в середине виднелась бледная фигура подсудимой, тихими, но твердыми шагами подвигавшейся к месту, где должна была решиться ее судьба. С нее сняли все украшения, опасаясь, что среди них могут быть амулеты. Вместо ярких восточных тканей на ней была белая одежда из самого грубого полотна. Но на ее лице запечатлелось трогательное выражение смелости и покорности судьбе, и даже в этой одежде, без всяких украшений, кроме распущенных длинных черных волос, она внушала такое сострадание, что никто не мог без слез смотреть на нее”.

Гроссмейстер занял свое место. “Дабы не помешать торжеству правды”, он согласился подождать прихода защитника Ревекки до наступления темноты. Де Буагильбер пытался поговорить

С Ревеккой, последний раз предлагал ей бежать с ним. Ограда, ристалище, вязанки хвороста казались ему страшным видением. В голове у него | мутилось.

На поле показался рыцарь, скакавший во весь опор по направлению к арене. Сотни голосов приветствовали заступника Ревекки. Лошадь его, проскакавшая много миль во весь дух, казалось, падала от усталости, да и сам всадник, так отважно примчавшийся на арену, еле держался в седле от слабости.

Айвенго объявил, что явился “оправдать мечом и копьем девицу Ревекку, дочь Исаака из Йорка, доказать, что приговор, против нее произнесенный, несправедлив и лишен основания, объявить сэра Бриана де Буагильбера предателем, убийцей и лжецом”.

Де Буагильбер отказался драться с Айвенго, пока тот не залечит раны и не достанет лучшего коня. Хотя он знал, что Айвенго всегда был врагом ордена храмовников, рыцарь все-таки хотел бы обойтись с ним честно. Даже несчастная Ревекка уговаривала Айвенго не биться с де Буагильбером. Он так слаб, что неминуемо погибнет.

Измученная лошадь Айвенго и сам ослабевший всадник упали, не выдержав удара меткого копья храмовника и напора его могучего коня. Все предвидели такой исход состязания. Но несмотря на то, что копье Уилфреда едва коснулось щита его противника, к общему удивлению всех присутствующих, Буагильбер покачнулся в седле, потерял стремена и упал на арену. Айвенго высвободил ногу из-под лошади и быстро поднялся, стремясь попытать счастья с мечом в руках. Но противник его не вставал. Айвенго наступил ногой ему на грудь, приставил конец меча к его горлу и велел ему сдаваться, угрожая иначе немедленной смертью. Буагильбер не отвечал.

Гроссмейстер сам сошел на ристалище и приказал снять шлем с побежденного рыцаря. Его глаза были закрыты. Румянец сошел с лица и сменился мертвенной бледностью. “Не поврежденный копьем своего противника, он умер жертвой собственных необузданных страстей. “Вот поистине суд божий”, – промолвил гроссмейстер, подняв глаза к небу”.

Глава XLIV

Гроссмейстер признал победу за Айвенго и объявил Ревекку свободной и неповинной. Оружием, доспехами и телом умершего рыцаря волен был распорядиться по своему желанию победитель. Но рыцарь Айвенго не хотел ни пользоваться доспехами де Буагильбера, ни предавать его тело на позор. По словам Айвенго, “храмовник сражался за веру христианскую, а ныне он пал не от руки человеческой, а по воле божьей”.

Тут примчался Черный Рыцарь, а за ним многочисленный отряд конных воинов и несколько рыцарей в полном вооружении. Ричард арестовал государственного изменника Альберта Мальвуазена. Гроссмейстер, оскорбленный в лучших чувствах, предпочел не затевать сражения с королем, а увести своих доблестных храмовников прочь.

Ревекка умоляла отца покинуть это зловещее место. Исаак не понимал, как можно не поблагодарить мужественного человека, который, рискуя собственной жизнью, выступил с копьем и щитом,

Чтобы освободить ее из плена. Но Ревекка обещала сделать это позже, и они скрылись, никем не замеченные.

Всеобщее внимание устремилось на Черного Рыцаря. Как настоящий странствующий рыцарь, Ричард мчался сюда, желая самолично решить судьбу поединка и тем самым завершить историю еврейки и храмовника. Сам принц Джон принес ему известие о том, что заговорщики, им предводительствуемые, разбежались.

Морис де Браси бежал за море и поступил на службу к Филиппу, королю Франции. Филипп Мальвуазен и его брат Альберт были казнены. Вальдемар Фиц-Урс, являвшийся душою заговора, отделался изгнанием из Англии, а принц Джон, в пользу которого он был составлен, не получил даже выговора от своего добродушного брата. Седрик Сакс был приглашен ко двору Ричарда.

Ательстан занялся войной с местным духовенством. Седрик дал согласие на брак леди Ровены со своим сыном Уилфредом Айвенго. Свадьба проходила в кафедральном соборе города Йорка. Сам король присутствовал на бракосочетании, Гурт, нарядно одетый, исполнял должность оруженосца при молодом хозяине. Но, помимо домашней свиты, свадьба была отмечена присутствием множества знатных норманнов и саксонских дворян, приветствовавших в союзе этой четы залог будущего мира и согласия двух племен.

Прошло два дня после бракосочетания. Леди Ровене доложили, что какая-то девица просит позволения поговорить с ней без свидетелей. Ревекка пришла “законно и достойно отдать долг

Благодарности, которой обязана Уилфреду Айвенго”. Они с отцом собрались навсегда покинуть Англию. Перед отъездом девушка попросила позволения посмотреть на лицо Ровены, “увидеть черты, столь прославленные молвою”. Ревекка подарила жене Айвенго ожерелье и серьги из бриллиантов. Она сама больше не будет носить драгоценностей. “Среди дочерей Израиля всегда были женщины, посвящавшие свои мысли богу, а дела подвигам любви к людям. Они ухаживают за больными, кормят голодных, помогают бедным. Ревекка будет делать то же”.

Айвенго долго и счастливо жил с Ровеной, ибо с ранней юности их связывали узы взаимной любви. Он успешно служил при Ричарде и пользовался милостью короля. Вероятно, он достиг бы самых высших почестей, если бы этому не помешала преждевременная смерть Львиного Сердца. С кончиной этого великодушного, но опрометчивого и романтического монарха погибли все честолюбивые мечты и стремления Уилфреда Айвенго.