Театр был для Чехова первой любовью. Этой любви он оставался верен всю свою жизнь. Театр создавал Чехова, и драматург отплатил ему тем же – он создал театр.
Чехов нередко зарекался писать для театра, но он не мог не возвращаться к нему.
Характерно также и то, что жанр водевиля он предпочитал “высоким” жанрам театра. Известно: “Вишневый сад” Чехов задумал как четырехактный водевиль, где “черт будет ходить ходуном”. Мечта написать водевиль хороший, по воспоминаниям современников, была мечтой его жизни.
Это можно объяснить
Вспомним основной чеховский принцип: “Искусство писать – это искусство сокращать”. Одноактные сценки и шутки Чехова помогают понять, почему глубокую и лирическую пьесу “Вишневый сад” Чехов был склонен считать водевилем.
Однако сегодня Чехов – драматург, чье искусство в значительной степени определило физиономию театра нашего столетия. Он принес на сцену новые формы, новое содержание и новый дух.
Словно голубка Пикассо для международного сообщества, чайка на занавесе МХАТа стала для театра символом нового отношения к миру и зрителю. “Чайка” открывает классический цикл чеховской драматургии: комедия “Чайка”, “Дядя Ваня” – не комедия, не драма, не трагедия, а так: “Сцены из деревенской жизни в 4 действиях”; “Три сестры” – драма и “Вишневый сад” – комедия.
Кроме объединяющего эти произведения структурного признака – все они имеют четыре действия, – герои пьес обычные люди, с обычными мыслями, в обычных усадебных интерьерах, с обычными желаниями и чувствами. Чехов умеет показать, как сквозь это обычное постоянно и сильно сияет скрытая красота. И даже тогда, когда жизнь пропадает напрасно, расходуется на пустяки, мельчает, этот огонь не слабеет: “Мы отдохнем!
Мы услышим ангелов, мы увидим небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, немножко сладкою, как ласка. Я верую, верую…”
Чехов может забрать у своих героев все: иллюзии, молодость, таланты, но одно всегда с ними – надежда. Вспомним Ольгу из “Трех сестер”: “Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем”.
Вспомним отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, – все это образцы вечной, немеркнущей надежды.
Эстетический принцип – скрытость, затаенность красоты в обыкновенном и повседневном, был тесно связан с убеждением Чехова в богатстве, разнообразии и талантливости русской жизни. Это мог почувствовать только новый, нетрадиционный театр. Недаром по поводу постановки “Чайки” в Петербурге Чехов писал: “Пьеса шлепнулась и провалилась с треском.
В театре было тяжелое напряжение недоумения и позора”.
Таким образом, новой драматургией нового века стал МХАТ, где было понято главное – пьесы Чехова имеют кроме внешнего плана иные, глубокие смыслы, не менее, а иногда и более важные. И задача театра: внятно и вдумчиво раскрыть их зрителю.
Чеховская драматургия не терпит статичности. Она живет в интерпретации, каждый новый театр и новый режиссер открывают в ней новые файлы. Современный театр сегодня переживает, спустя 100 лет, настоящий чеховский бум.
Нет такой приличной сцены, где не шли бы “Три сестры”, “Чайка”, “Вишневый сад”, реже – “Дядя Ваня”. Чехов абсолютно органичен сознанию человека конца XX столетия. Бесчисленные театральные и киношные трактовки, чеховские фестивали, мучительные поиски образов – таков сложный и новый Чехов сегодня.
Не менее новый и сложный, чем при жизни. Его камерные, дачные сюжеты и разговоры оказались интересны и актуальны. Он все терпит: любые подмостки, любых актеров и режиссеров, все, кроме дурного вкуса.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)А. П. Чехов и русский театр